«ТЕОРИЯ ФРЕЙМОВ КАК ИНСТРУМЕНТ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ПОВСЕДНЕВНОГО МИРА...»

На правах рукописи

Вахштайн Виктор Семенович

ТЕОРИЯ ФРЕЙМОВ КАК ИНСТРУМЕНТ

СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ПОВСЕДНЕВНОГО МИРА

Специальность: 22.00.01 – Теория, методология и история социологии

диссертации на соискание ученой степени

кандидата социологических наук

Москва - 2007

Работа выполнена в Государственном университете – Высшей школе

экономики

Научный руководитель д. соц. н. Филиппов А.Ф.

Официальные оппоненты : д. соц. н. Полякова Н.Л.

к. соц. н. Колосов А.В.

Ведущая организация Институт научной информации по общественным наукам РАН

Защита состоится 16.03.2007 в 15.00 на заседании диссертационного совета Д. 212.048.01 в Государственном университете – Высшей школе экономики по адресу: 101990, Москва, ул. Мясницкая, 20, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Государственного университета – Вышей школы экономики Автореферат разослан 15 февраля 2007

Ученый секретарь диссертационного совета _____________________(к.э.н. Рощина Я.М.)

Общая характеристика работы

Актуальность темы Современная социологическая теория находится в ситуации осмысления процессов стремительной трансформации социального мира. Размывание национальных границ, развитие технологий коммуникации, элиминация старых и возникновение новых социальных тождеств и различий бросают вызов социологии, традиционно полагающей себя «наукой об обществе». Впервые за многие десятилетия в социальной теории разгорается спор о том, возможна ли вообще подобная самоидентификация социальной науки и не лишает ли век глобализации социологию ее предмета – общества, понимаемого как социальная реальность sui generis1.

На фоне этих дискуссий «о новой глобальности» растущий интерес к повседневному миру кажется парадоксальным. И, тем не менее, в последнее десятилетие мы наблюдаем «ренессанс микросоциологии». Об этом парадоксе неоднократно писали как западные2, так и отечественные3 авторы. Возвращение повседневности в качестве предмета социологического осмысления проявляется в отказе от апелляций к макро-структурам и процессам, в акцентировании повседневной «укорененности» социальной реальности, в переходе от интуиции «вечного, тотального и всепроникающего Общества» к интуиции «подвижной и свободно координируемой повседневной интеракции». Неслучайно в последние несколько лет переведенными на русский язык (и, судя по интенсивности цитирования, востребованными) оказались теоретики, уделяющие первоочередное внимание именно повседневным взаимодействиям. В их числе А. Шюц, П. Бурдье, Г. Гарфинкель, Э. Гидденс, И. Гофман, М. Фуко.

Этот спор находит отражение в работах таких влиятельных современных теоретиков как Э. Гидденс, З. Бауман, Дж. Урри, А. Турен, Й. Элстер и Б. Латур. См. Bauman Z. Society under siege. Cambridge: Polity Press, 2002. Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации.

М.: Академический проект, 2003. Urry J. Sociology beyond societies. Mobilities for the twenty-first

century. London and New-York: Routledge, 2000. Турен A. Возвращение человека действующего:

Очерк социологии. М.: Науч. мир, 1998. Elster J. The Cement of society. A study of social order.

Cambridge: Cambridge University Press, 1990. Latour B. Gabriel Tarde and the end of the Social // The Social in Question / Ed. by P. Joyce. London: Routledge, 1999. В отечественной социологической литературе продуктивная и исчерпывающая критика попыток такого рода ревизии предложена А.Б. Гофманом: Гофман А.Б. Существует ли общество? // Социс. 2005. №5.

См. Lefebvre H. The everyday and everydayness // Yale French Studies. № 73. 1987. Вальденфельс Б.

Повседневность как плавильный тигль рациональности // Социологос. Социология. Антропология.

Метафизика. М.: Прогресс, 1991. Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т.2. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации. М. – СПб.: Университетская книга, 2001.

См. Козлова Н.Н. Социология повседневности: переоценка ценностей // Общественные науки и современность, 1992, № 3. Волков В.В. О концепции практик в социальных науках // Социологические исследования. 1997. №6. Панарин А.С. Глобализация как вызов жизненному миру // Сумерки глобализации. М.: АСТ, 2004.

Каким образом логика исследований глобального мира сочетается с логикой изучения повседневности? Почему поворот к феноменам «метаобщественного»

порядка в современных теориях глобализации совпадает с обращением социологии к повседневности, к элементарному уровню социальности?

Один из возможных ответов состоит в том, что современная социокультурная ситуация ставит под сомнение саму идею общества.

Формирование общей информационной среды, размывание границ, унификация норм и стандартов жизни делают проблематичным то, что с конца XIX столетия и до недавнего времени оставалось аксиомой социальной теории – неколебимость общества как самостоятельной суверенной реальности. Эта рефокусировка заставляет социологию искать свой предмет «по ту сторону» понятия общества.

Такое переосмысление предмета стимулирует поиск новых концептуализаций либо в области глобальных феноменов, либо, напротив, в сфере элементарных повседневных взаимодействий.

Тем не менее, социология повседневности на сегодняшний день представляет собой становящуюся дисциплину: ее теоретические ресурсы четко не определены, не сформировался консенсус в отношении центральных категорий. Концепты социологии повседневности – «практика», «повседневное взаимодействие», «порядок интеракции», «социальная ситуация», «фрейм» – не образуют единого понятийного пространства. Хотя каждый из них схватывает отдельные специфические черты обыденного социального мира, как предмета социологического исследования, до окончательного формирования социологии повседневности в статусе самостоятельной дисциплины далеко, а потребность в кодификации ее теоретических ресурсов очевидна. Требует более четкой концептуальной разработки и базовая категория данной области знания – категория «повседневного мира». (Основные спецификации этого концепта будут выявляться нами по ходу исследования; пока же ограничимся теми определениями повседневного мира, которые мы находим в работах Альфреда Шюца и Ирвинга Гофмана: повседневность как уровень элементарных порядков интеракции лицом-к-лицу,4 обладающий собственной организацией и когнитивным стилем5).

В то же время кодификация всех релевантных теоретических ресурсов дисциплины – задача, слишком масштабная для диссертационного исследования.

Цель настоящей работы предполагает фокусировку на одной из теорий

Гофман И. Порядок взаимодействия / Пер. с англ. А.Д. Ковалева //Теоретическая социология:

антология / Сост. С.П. Баньковская. Т. 2. М.: Аспект-Пресс, 2002. Гофман И. Анализ фреймов:

эссе об организации повседневного опыта / Под ред. Г.С. Батыгина и Л.А. Козловой; вступ. статья Г.С. Батыгина. М.: Институт социологии РАН, 2003.

Шюц А. О множественности реальностей // Социологической обозрение. 2003. Том 3. №2.

повседневного мира – теории фреймов. Необходимо эксплицировать ее базовую аксиоматику, оптику и логику исследования, обозначить возможности ее использования для решения фундаментальных задач социологии повседневности, провести «апробацию» данного способа анализа.

Обращение именно к фрейм-анализу (теории фреймов) как к аналитической перспективе и логике исследования обусловлено одновременно историкотеоретическими и собственно теоретическими мотивами. Теория фреймов – одна из наименее представленных в отечественном социологическом дискурсе теория повседневного мира. Историко-теоретическая реконструкция этой логики анализа позволяет существенно расширить горизонты социологии повседневности (в историко-теоретической части работы мы сфокусируемся на текстах Ирвинга Гофмана – исследователя, заложившего основы социологической теории фреймов). В то же время, фрейм-анализ является для нас предметом не только историко-теоретической реконструкции, но и ценным теоретическим ресурсом осмысления повседневных взаимодействий. Теория фреймов составляет реальную альтернативу многочисленным «теориям повседневных практик», активно использующимся в эмпирических исследованиях повседневного мира.

Этими обстоятельствами обусловлена актуальность обращения к теории фреймов в рамках социологии повседневности.

Разработанность проблемы К настоящему моменту в зарубежной литературе сформирован значительный массив текстов по фрейм-анализу как инструменту социологического осмысления повседневного мира. В отечественной социальной теории фрейм-анализ остается сравнительно малоизученным. Связано это, повидимому, с тем, что теоретические исследования «позднего» Ирвинга Гофмана (проведенные им в период с конца 60-х по конец 70-х годов) стали известны в России сравнительно недавно. Благодаря переводам А.Д. Ковалева и В.Г. Николаева, на русском языке были доступны его ранние работы – «Представление себя другим в повседневной жизни», «Клиники» (фрагменты).

Под редакцией И.Ф. Девятко была переведена книга И. Гофмана «Стигма», под редакцией С.П. Баньковской – его президентское послание к Американской социологической ассоциации («Порядок взаимодействия»). Наконец, в 2003 г. под редакцией Г.С. Батыгина на русском языке вышел основной труд позднего Гофмана – «Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта». В «Анализе фреймов» становится очевидным отказ И. Гофмана от разработанного им ранее драматургического подхода и открывается фрейм-аналитическая перспектива исследований повседневного мира. Однако имя Гофмана в российском социологическом дискурсе по-прежнему стойко ассоциируется с символическим интеракционизмом и идеей «социальной драматургии», развитой лишь в одной, самой первой его книге6.

Если историко-теоретический интерес к работам Ирвинга Гофмана как в России, так и за рубежом7 становится стимулом к новым исследованиям его творчества, то работы, нацеленные на использование теоретического потенциала фрейм-анализа для решения актуальных задач социологии повседневности, в российской социологической литературе крайне малочисленны. (Одним из немногих примеров является работа В.В. Волкова8). Это положение дел резко контрастирует с тем, как используется теоретическое наследие Гофмана в западной социальной науке, где обращение к нему стимулируется чаще всего именно попытками заимствования и развития аналитической схемы теории фреймов, а не ее интерпретацией. Примеры, заслуживающие в этой связи особого внимания: использование фрейм-анализа в когнитивной социологии Э. Зерубавеля9, разработка идеи фрейма в теории «прагматических режимов интеракции» Л. Тевено10, фрейм-аналитические техники в конверсативном анализе (Э. Щеглофф)11 и этнометодологической практике (Д. Мэйнард)12, См: Ионин Л.Г. Символический интеракционизм и феноменологическая социология между кризисным и стабилизационным сознанием // Очерки по теоретической социологии ХХ столетия.

Социологические исследования. 1979. № 4. С. 162-170. Кравченко Е.И. Эрвин Гоффман:

социология лицедейства. М: Аспект Пресс, 1997.

Ковалев А.Д. Книга Ирвинга Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни» и социологическая традиция // Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. и вступ. статья А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково поле, 2000.Ковалев А.Д. «Фрейманализ» Гофмана с точки зрения переводчика // Социологическое обозрение. 2002. Т.2. №2.

Батыгин Г.С. Континуум фреймов: драматургический реализм Ирвинга Гофмана // Вестник РУДН. 2002. Вып. 1. Девятко И.Ф. Социологические теории деятельности и практической рациональности. М.: Аванти плюс, 2003. Николаева Е.И. Исследование ритуальных аспектов повседневного взаимодействия в работах Э. Гофмана // Культурология ХХ век. М.: ИНИОН РАН, 1997.

Одних только англоязычных работ, посвященных творчеству Гофмана, в период с 1960-го по 2006-й год было издано около пятисот. Сто наиболее заметных из них вошли в четырехтомник Erving Goffman: Vol. 1-4. Sage Masters of Modern Social Thought / Ed. by G.A. Fine, G. Smith.

London: Sage Publications, 2000.

Волков В.В. О концепции практик в социальных науках // Социологические исследования. 1997.

Zerubavel E. The Fine Line: Boundaries and Distinctions in Everyday Life. New York: Free Press, 1991.

Thevenot L. Pragmatic Regimes Governing the Engagement with the World // The practice turn in contemporary theory / ed. by T. Schatzki et al. New York: Routledge, 2001.

Schegloff E. Goffman and the Analysis of Conversation // Sage Masters of Modern Social Thought / Ed. by G.A. Fine, G. Smith. Vol. IV. London: Sage Publications, 2000.

Maynard D. Frame analysis of plea bargaining // Sage Masters of Modern Social Thought / Ed. by G.A. Fine, G. Smith. Vol. IV. London: Sage Publications, 2000.

концептуализация фрейма как материального контекста в акторно-сетевом подходе Б. Латура13 и М. Каллона14.

В российской исследовательской практике теоретический ресурс фрейманализа остается в значительной степени неиспользованным.

Несмотря на то, что в силу обозначившегося ренессанса социологии повседневности, эмпирические исследования повседневного мира постепенно внедряются в социологическую практику. Особо здесь стоит отметить усилия петербургских исследователей из Центра независимых социологических исследований (В. Воронков, М. Соколов, Е. Здравомыслова)15, О. Паченков, О. Бредникова, работы представителей «качественной социологии» (Е. Ковалев, И. Штейнберг, В. Семенова)16, а также отдельные яркие находки в области «culture studies» (Н. Козлова, О. Гавришина)17.

Однако собственно разработка идей социологии повседневности в направлении фрейм-аналитических исследований – исследований архитектоники повседневных контекстов – остается редкостью.

Цель, задачи , предмет и объект исследования С учетом вышеизложенного цель диссертационного исследования формулируется следующим образом: экспликация базовой аксиоматики теории фреймов, реконструкция ее основных аналитических схем и «конечного словаря», развитие ее положений для использования в современных исследованиях повседневности. Соответственно, объектом предлагаемого диссертационного исследования является социология повседневности как область фундаментальной Latour B. On interobjectivity // Mind, Culture, and Activity: An International Journal. 1996. Vol. 3.

Callon M. Some elements of sociology of translation domestication of the scallops and fishermen of St

Brieux Bay // Power, Action and belief: A new Sociology of Knowledge? / Ed. by J. Law. London:

Routledge and Kegan Pol, 1986.

См.: Бредникова О., Воронков В. Граница и реструктурирование социального пространства (случай Нарвы-Ивангорода) // Кочующие границы. Сб. статей по материалам международного семинара (Нарва, 12-16 ноября 1998) / Под ред. О. Бредниковой, В. Воронкова. СПб.: ЦНСИ, 1999.

Паченков О.В. Этнографический метод в исследовании рынков: особенности, потенциал и ограничения // Пути России: проблемы социального познания / Под общ. ред. Д.М. Рогозина.

МВШСЭН, 2006. Соколов М. Пьянка: исследование социального производства опыта неидентичности // Беспредельная социология. Сборник эссе к 60-летию Виктора Воронкова / Под ред. О. Паченкова, М. Соколова, Е. Чикадзе. СПб.: ЦНСИ, 2005.

Бредникова О. Социологические прогулки по кладбищу // Беспредельная социология. Сборник эссе к 60-летию Виктора Воронкова / Под ред. О. Паченкова, М. Соколова, Е. Чикадзе.

СПб.:

Ковалев Е.М., Штейнберг И.Е. Качественные методы в полевых социологических исследованиях. М.: Логос, 1999.

Гавришина О.В. [Пер. с англ.]: Олабарри И. "Новая" новая история: структуры большой деятельности // Культура и общество в средние века - раннее новое время: Методология и методики современных зарубежных и отечественных исследований: Сб. аналит. и реф. обзоров / ИНИОН РАН, РГГУ. М., 1998. Козлова Н.Н. Социология повседневности: переоценка ценностей // Общественные науки и современность, 1992, № 3.

социальной теории, предметом – концепция фрейм-анализа как инструмент социологического анализа повседневного мира.

Сформулированная выше цель требует решения трех исследовательских задач.

1). Задача кодификации. Необходимо определить то место, которое теория фреймов занимает в ряду теоретических ресурсов современной социологии повседневности, вывить ее идейные истоки, аксиомы, предлагаемую логику исследования и отношение к другим социологическим концепциям повседневного мира. Это задача предварительного упорядочивания понятийного пространства социологии повседневности, не решив ее, невозможно ответить на вопрос о теоретическом контексте фрейм-анализа как формы аналитического социологического исследования.

2). Задача историко-теоретической реконструкции. Среди всех теоретических построений, созданных с использованием понятия «фрейм» и близких ему концептуализаций, теория фреймов Ирвинга Гофмана занимает особое место. Именно благодаря усилиям Гофмана концепт «фрейм» вошел в словарь социологической науки, а идеи фрейм-анализа стали использоваться для исследования архитектоники повседневных контекстов. Необходимо обращение к предложенной Гофманом исследовательской логике и концептуализациям повседневных контекстов, изучение собственного контекста ее создания и рецепции. Решение данной задачи предполагает анализ словаря теории фреймов И. Гофмана, выявление основных концептов фрейм-анализа и их реконструкцию в пространстве многочисленных интерпретаций.

3). Задача концептуализации. Для того чтобы вернуть теорию в «живое настоящее» дисциплины необходимо произвести повторную концептуализацию ряда ее категорий, обозначить перспективы развития и – что особенно важно – возможности ее использования в «прикладном теоретизировании». Данная задача требует не только аналитической переработки теории и ее развития в направлении большей операционализируемости понятий, но и обогащения ее новыми ресурсами современной социологии повседневности.

Три задачи исследования тесно взаимосвязаны, однако относятся к различным областям: задача кодификации (выявление имплицитной аксиоматики и теоретической логики фрейм-анализа) – к области метатеории, задача реконструкции понятийного аппарата и исследования его многочисленных интерпретаций – к области истории теории, задача концептуализации – к области прикладной теории.

Теоретические и методологические основы диссертации В силу теоретической специфики диссертационной работы основным методом исследования в ней является анализ источников. Обращение к конкретным наблюдаемым феноменам повседневного мира (Глава III) носит иллюстративный характер и нацелено на прояснение границ применимости фрейм-анализа в прикладных исследованиях. С учетом поставленных задач мы можем выделить четыре группы релевантных для нашего исследования теоретических и методологических ресурсов.

В первую группу входят работы самого И. Гофмана и авторов, чьи идеи были задействованы им при разработке концепции фрейм-анализа18. Это «твердое ядро» используемых в диссертационном исследовании источников.

Вторую группу релевантных текстов образуют работы по социологии повседневности, задающие контекст теории фреймов, – без обращения к ним невозможна кодификация фрейм-анализа. Это, прежде всего, исследования П. Бурдье, Г. Гарфинкеля, и Э. Гидденса19, работы П. Уинча и М. Фуко.

Третья группа источников наиболее многочисленна. Сюда входят все релевантные интерпретации теории фреймов, служащие основанием нашего историко-теоретического анализа, а также актуальная критика работ И. Гофмана.

Наконец, четвертая группа релевантных текстов – это работы, используемые для развития идей фрейм-анализа, исследования непосредственных учеников Гофмана21, его критиков22 и тех авторов, чьи тексты помогли James W. Principles of Psychology. Vol. 2. NY.: Dover Publication, 1950. Ch. 21. Gurwitsch A. The field of consciousness. Pittsburgh: Duquesne University Press, 1964. Бейтсон Г. Экология разума.

Избранные статьи по антропологии, психиатрии, эпистемологии / Пер. с англ. М.: Смысл, 2000.

Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. М.: Гнозис,

1994. Шюц А. О множественности реальностей // Социологической обозрение. 2003. Том 3. №2.

Шюц А. Символ, реальность и общество // Избранное: Мир, светящийся смыслом / Пер. с нем. и англ. М.: РОССПЭН, 2004.

См., например: Бурдье П. Практический смысл. / Пер. с фр. А.Т. Бибкова, Е.Д. Вознесенской, С.Н. Зенкина, Н.А. Шматко; отв. ред. пер. и послесл. Н.А.Шматко. М.-СПб.: Алетейя, 2001.

Бурдье П. Социология политики / Пер. с фр. Н.А. Шматко / Сост., общ. ред. и предисл. Н.А.

Шматко. М.: Socio-Logos, 1993. Garfinkel H. Studies in Ethnomethodology. New Jersey: Prentice-Hall,

1967. Garfinkel H. Ethnomethodology’s program: Working out Durkheim’s aphorism. NY.: Rowman & Littlefield, 2002. Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации. М.: Академический проект, 2003.

Значимые для диссертационного исследования тексты западных комментаторов представлены в фундаментальных сборниках: Erving Goffman: Vol. 1-4. Sage Masters of Modern Social Thought / Ed.

by G.A. Fine, G. Smith. London: Sage Publications, 2000. Goffman’s legacy / Ed. by A. J. Trevino. NY.:

Rowman & Littlefield, 2003. Из исследований отечественных авторов, посвященных творчеству И.

Гофмана, сюда входят уже упомянутые выше работы Л.Г. Ионина, А.Д. Ковалева, Г.С. Батыгина, И.Ф. Девятко, Е.И. Николаевой.

Zerubavel E. Ibid.

Denzin N., Keller Ch. Frame Analyses Reconsidered // Contemporary Sociology. 1981. V. 10. No. 1. P.

«отточить» исследовательские инструменты, предлагаемые теорией фреймов. В частности, работы Б. Латура23, из отечественных авторов – А.Ф. Филиппова24.

Научная новизна исследования Научная новизна диссертационного исследования отражена в следующих положениях.

1. Проведена кодификация теоретических ресурсов современной социологии повседневности. Выявлены базовые аксиомы и фундаментальные концептуализации двух теоретических перспектив – «теории практик» и «теории фреймов».

2. Проведена историко-теоретическая реконструкция концепции фрейманализа И. Гофмана. Проанализированы «точки пересечения» собственно социологической теории фреймов и иных (психологических, лингвистических) версий фрейм-анализа.

3. Исследовательская логика фрейм-аналитического подхода применена к самой теории фрейм-анализа для исследования форм ее бытования в повседневном обиходе социологии. Таким образом, обозначены перспективы использования теории фреймов на стыке двух дисциплинарных областей:

социологии повседневности и социологии знания.

4. Предложены модели анализа элементарного повседневного события – обыденного жеста – в логике теории фреймов. Полученные выводы использованы для решения фундаментальной теоретической задачи современной социологии повседневности – задачи соотнесения знаковых и материальных контекстов наблюдаемых событий.

5. Проведена доработка теории фреймов, ее обогащение иными, родственными ей теоретическими ресурсами, в частности, ресурсами когнитивной социологии, акторно-сетевой теории, теории социальных событий.

Обновлен и систематизирован словарь основных рабочих концептов фрейманализа.

Практическая значимость исследования Представленные в диссертации результаты могут быть использованы для дальнейших исследований как в области истории социологии (для осмысления развития микросоциологии в последней трети ХХ века), так и в области Latour B. On interobjectivity // Mind, Culture, and Activity: An International Journal. 1996. Vol. 3.

Филиппов А.Ф. Теоретические основания социологии пространства. М.: Канон-Пресс-Ц, 2003.

Филиппов А.Ф. К теории социальных событий // Логос №5 (44). 2004.

прикладных и теоретических исследований (изучение повседневных контекстов взаимодействия, анализ пространственно-временных рамок повседневных событий и т.д.) Представленный в работе теоретический материал может использоваться при разработке лекционных курсов по социологии повседневности, методологии микросоциологических исследований, современной социальной теории.

Апробация результатов исследования Основные положения диссертации были апробированы в научных публикациях автора и в рамках авторского курса «Социология повседневности», валидированного Манчестерским университетом (University of Manchester), Государственным университетом – Высшей школой экономики и Московской школой социальных и экономических наук. Результаты диссертационного исследования были также представлены в докладах, сделанных автором на международных конференциях МВШСЭН «Векторы развития современной России» (Москва, 2004, 2005) и международном симпозиуме МВШСЭН «Пути России: проблемы социального познания» (Москва, 2006). Историкотеоретическая составляющая диссертационного исследования обсуждалась на семинаре Института гуманитарных историко-теоретических исследований ГУВШЭ.

Отдельные положения диссертации, связанные с использованием фрейманализа как метода исследования повседневных взаимодействий, были апробированы автором в рамках работы миссий международного наблюдения ОБСЕ на выборах в Албании (2005) и в Боснии и Герцеговине (2006).

Структура работы Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.

Структура работы обусловлена тремя сформулированными выше задачами исследования. Первая глава нацелена на решение задачи кодификации фрейманализа как теоретического ресурса социологии повседневности. Вторая глава – собственно, историко-теоретическая – посвящена теории фреймов И. Гофмана, анализу ее проблематики, основного концептуального аппарата и форм бытования теории в многочисленных академических интерпретациях. Третья глава относится к области прикладной теории, в ней фрейм-анализ используется как инструмент аналитического наблюдения повседневной событийности, указываются возможные перспективы развития теории фреймов за счет обогащения ее другими теоретическими ресурсами.

Каждой главе диссертации предпослано краткое изложение ее содержания;

каждая глава завершается обзором полученных в ней результатов. Основные итоги диссертации находят свое выражение в глоссарии, изъяснении ключевых понятий, с которыми работает фрейм-аналитическая социология повседневности.

Это позволяет в заключительной части работы сформулировать ряд предложений относительно направления дальнейших исследований.

Основные положения, выносимые на защиту

1. Теория фреймов не является однородным теоретическим построением.

Это комплекс концепций, наследующих аналитической традиции исследования повседневного мира и ориентированных на изучение архитектоники контекстов элементарных наблюдаемых событий. Центральное место среди этих построений занимает концепция фрейм-анализа И. Гофмана.

2. Категория «фрейма» противостоит категории «практики». Фрейм-анализ является подходом, альтернативным подходам современной практикоориентированной социологии повседневности (представленными в работах П. Бурдье, Э. Гидденса, Г. Гарфинкеля). Теория практик и теория фреймов – конкурирующие исследовательские проекты, их разделяет аксиоматика, оптика и логика исследования.

3. Продолжая линию аналитических исследований повседневного мира, фрейм-анализ в то же время противопоставляет себя «онтологистской программе» в социологии повседневности (У. Джемс, А. Шюц), рассматривающей повседневную реальность как верховный и замкнутый «субуниверсум» (или «конечную область смыслов»). В релятивистской исследовательской программе И. Гофмана разрабатываются принципиально иные решения проблемы природы повседневной реальности.

4. Благодаря чувствительности концепции фрейм-анализа к проблематике границ повседневной реальности и ее связи с другими метаконтекстами (в частности, с метаконтекстом научного теоретизирования) она приобретает специфическую самореферентность – теория фреймов применима к исследованию фреймов социальной теории. Таким образом, обращение к фрейм-анализу открывает перспективу систематического изучения повседневного обихода науки.

5. Повседневный мир, исследуемый через призму теории фреймов, обнаруживает свойства, долгое время не попадавшие в поле зрения социальной теории: репрезентативность контекстов повседневных взаимодействий, изоморфизм воспринимаемых событий и схем их восприятия, гомологию материальных и знаковых порядков интеракции.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается актуальность и степень разработанности заявленной темы, формулируются цель и задачи диссертационного исследования.

Основная задача Главы I – кодификация теоретических ресурсов социологии повседневности и определение того места, которое занимает среди них теория фреймов. Интерес к повседневности в современной социальной теории возрождается под знаком «практического поворота» (practice turn) – обособления мира обыденных рутинных действий в самостоятельную область исследований и попыток формирования нового теоретического консенсуса на основе понятия «практики»25. По мере того, как это понятие занимает все более заметное место в современной социологии, мир повседневности вновь становится актуальным предметом социологического исследования. Впрочем, если в прежних – феноменологических и неомарксистских – версиях социологии повседневности речь шла о страте «жизненного мира» (Lebenswelt), представляющей собой «верховную реальность» человеческого существования, то теперь повседневность возвращается в образе вместилища рутинных практик, своеобразной арены нерефлексивных действий.

Первая часть Главы I посвящена рассмотрению базовых концептуализаций практико-ориентированной социологии повседневности. Практикоориентированная социология представляет собой совокупность исследовательских программ, выстроенных на фундаменте понятия «практики» и находящихся сегодня в мэйнстриме социологических исследований повседневного мира. Более остальных социологической концептуализации «практики» способствовали работы трех современных теоретиков: П. Бурдье, Э. Гидденса и Г. Гарфинкеля.

Разработанные ими теории наследуют различным философским традициям, но эти построения объединяет общая аксиоматика, практическое действие в них наделяется тремя конститутивными чертами:

Оно является доминирующим в мире обыденной, повседневной жизни и тем скрепляет фундаментальный уровень совместного существования людей;

Практическое действие принципиально отлично от действий рефлексивных, осмысленных, продиктованных разумом или долгом;

De Certeau M. The practice of everyday life / Translated by S. Rendall. Berkeley: University of California Press, 1984. Part I. Schatzki T. Social practices: a Wittgensteinian approach to human activity and the social, New York: Cambridge University Press, 1996. The practice turn in contemporary theory / ed. by T. Schatzki et al. New York: Routledge, 2001.

Практика находится вне оппозиции «субъективной/объективной»

определенности, она располагается по ту сторону «внутреннего» и «внешнего», будучи диалектически «в себе и для себя определенной» и, одновременно, внешне детерминированной.

Первые две формулировки принадлежат Д. Юму, в эмпиристской философии которого впервые была обоснована автономия практического акта26.

(Здесь мы говорим о «практическим акте» как о концепте, близком по значению современному социологическому понятию практики; именно поэтому «точкой отсчета» в истории разработки данного понятия являются труды Юма, а не, к примеру, сочинения Аристотеля.) Практическое действие противопоставляется действию рефлексивному, субъективно осмысленному (эта часть юмовского наследства была востребована П. Бурдье), практическое сознание – сознанию дискурсивному (данный тезис развивает Э. Гидденс). Последняя дефиниция – преодоление субъект-объектной дихотомии, «интенция внеположности» – связана с работами Г. Гегеля и предложенной им идеей «практического чувства»27.

Таким образом, «теории практики» не являются монолитной теоретической конструкцией, но представляют собой совокупность таких конструкций, выстроенных на фундаменте общей базовой концептуализации (понятии «практики» и сопряженных с ним дотеоретических интуиций).

Параграф завершается критическим анализом тех тенденций, которые возникают в социологии повседневности как следствие развития практикоориентированных исследовательских проектов. Одна из этих тенденций – деконтекстуализация практического действия, «размывание» самого понятия повседневного контекста. По справедливому замечанию И.Ф. Девятко в современной социальной теории «практика превращается в собственный критерий осмысленности, истинности и справедливости, так что невозможно определить, где проходят ее границы»28. Одним из ведущих теоретических мотивов практико-ориентированной социологии является «интенция внеположности», диктующая курс на устранение, «снятие» фундаментальных оппозиций социологического мышления, опирающихся на различение «внутреннего» и «внешнего». Тезис «внутри то же, что и снаружи» приводит с одной стороны к неразличимости действия и его контекста, с другой – к «имманентизации» предмета социологии повседневности. Повседневное Юм Д. Трактат о человеческой природе // Д. Юм Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: Мысль, 1996.

Гегель Г.В.Ф. Философия духа // Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук: в 3 т. / Отв.

Ред. Е.П. Ситковский. М.: Мысль, 1977.

Девятко И.Ф. Социологические теории деятельности и практической рациональности. М.:

Аванти плюс, 2003. С. 298.

оказывается синонимом «посюстороннего», имманентного, а социология повседневности становится «здесь-и-сейчас-социологией».

Проблема повседневного контекста – центральная проблема другого теоретического ресурса социологии повседневности – теории фреймов.

Собственно, термин «фрейм» и является собирательным обозначением контекста.

Но если в практико-ориентированных теориях точкой отсчета является сам практический акт, уже содержащий в себе условия своего свершения или конституирующий их в процессе осуществления, то в фокусе теории фреймов находится контекст практического акта – контекст, наделенный относительно автономным, независимым от конкретных практик существованием.

Во втором параграфе мы обращаемся к базовым концептуализациям, общим для кибернетической (М. Минский), психологической (Г. Бейтсон), лингвистической (Ч. Филлмор) и социологической (И Гофман) версий фрейманализа. Во всех этих подходах фрейм определяется как

Структура, устойчивая и относительно статичная;

Когнитивное образование, элементами которого являются когниции (знания) и экспектации (ожидания);

Схема репрезентации, т.е. репрезентирующая и значащая форма.

Социологическая теория фреймов опирается на понимание повседневного контекста, сформулированное в прагматистской и феноменологической философских традициях.

Поэтому идея фрейма дополняется в ней идеей метаконтекста или «системы фреймов»:

Контексты организованы в метаконтексты (frameworks). Одним из таких метаконтекстов является повседневная реальность, как совокупность рутинных социальных взаимодействий.

Здесь прослеживается аналогия между понятием «системы фреймов» и классическими понятиями «субуниверсума» (У. Джемс), «конечной области смыслов» (А. Шюц) и «порядка существования» (А. Гурвич).

«Фрейм» и «практика», как базовые концептуализации, сообщают выстроенным с их использованием теоретическим конструкциям, специфическую логику анализа повседневной социальной реальности. Обе эти логики привлекают исследовательское внимание к миру повседневности как совокупности практических действий, совершаемых в некотором социальном контексте. Однако проблематизация этого контекста и способы его включения в аналитические схемы у теоретиков практик и теоретиков фреймов принципиально различны.

Таким образом, понимание контекста повседневного действия – есть одновременно точка расхождения двух теоретических перспектив и зона наибольшего напряжения, возникающего при их сопоставлении.

В третьем параграфе подводится итог сопоставлению двух исследуемых теоретических перспектив социологии повседневности, сфокусировав анализ на проблеме повседневного контекста – по-разному формулируемой и решаемой в теории фреймов и теории практик.

В теориях практик контекст практического акта, либо неразрывно спаян с самим практическим актом, что делает невозможным его анализ как самостоятельного феномена (эффект элизии в теории структурации), либо находится с этим практическим актом в рекурсивных и индексичных отношениях (решение, предложенное в этнометодологии). В основе такой интерпретации соотношения повседневного действия и контекста его осуществления лежит метафорика «фигуры и фона». Напротив, в теории фреймов контекст обладает автономным и независимым от контекстуализированного практического акта статусом. Он не сводится ни к содержанию действия в фрейме, ни к содержанию действий за фреймом.

Соответственно, повседневная социальная реальность трактуется не как арена нерефлексивных практических актов, а как «машинерия контекстов», форматирующих межличностные взаимодействия. Эти контексты связаны друг с другом отношениями репрезентации. В основе такого определения лежит метафорика «значащей формы».

Решение, предложенное в теории фреймов, – аналитика повседневного контекста как автономной «формы» взаимодействия, нередуцируемой к его «содержанию» – ценно именно тем, что открывает исследователю перспективы преодоления ограниченности практико-ориентированных подходов, сообщая социологии новые импульсы в исследовании и интерпретации повседневного мира. Составляя реальную альтернативу теориям практик, теории фреймов позволяют вернуть в социологические исследования повседневного мира идею трансцендентного измерения обыденной социальной реальности. В этом отношении теория фреймов продолжает феноменологическую традицию социологического анализа.

Таковы в общих чертах результаты первого этапа диссертационного исследования – кодификации теоретических ресурсов социологии повседневности. Теория фреймов занимает среди них одно из центральных мест, вооружая исследователя категориальным аппаратом, предназначенным для изучения повседневных контекстов.

В числе многообразных теоретических построений, объединенных логикой фрейм-аналитического исследования, выделяется концепция, ставшая для социологии повседневности классической. Первоначально изложенная И. Гофманом в работе «Анализ фреймов», эта социологическая версия фрейманализа нашла затем свое применение в социолингвистических, социальнопсихологических, когнитивных исследованиях. Работам Ирвинга Гофмана посвящена вторая глава диссертации.

Глава II открывается анализом современных интерпретаций работ И. Гофмана (прежде всего интерпретаций «интеракционистских» и «структуралистских»), продолжается рассмотрением основной проблематики его теории фреймов и завершается исследованием того, как предложенная Гофманом версия социологии контекста может быть использована для изучения контекстуализации самого гофмановского наследия, бытования его концепции в повседневном обиходе науки.

Книга Ирвинга Гофмана «Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта» выбивается из многих канонов – она не характерна для американской социологии 70-х, не характерна для Чикагской школы, одним из наследников которой Гофман считался ранее, и более того – она не характерна для самого Гофмана. В предшествующих работах И. Гофман старательно избегал «абстрактного теоретизирования» и ограничивал собственные теоретические претензии обобщением и систематизацией результатов анализа конкретных наблюдений повседневной жизни. Однако «Анализ фреймов» изобилует интерпретациями феноменологических теорий А. Шюца и А. Гурвича, «обыгрыванием» тем лингвистической философии Л. Витгенштейна, многочисленными заимствованиями из теоретических работ по социолингвистике (от Дж. Остина до Р. Якобсона), развитием положений классических (У. Джемс) и современных (Г. Бейтсон) психологических концепций. За внешней эклектичностью «Анализа фреймов» скрывается попытка создания фундаментальной социологической теории, нацеленной на изучение архитектоники повседневных контекстов в их когнитивных, материальных, языковых аспектах. Ни в одной своей работе до «Анализа фреймов» (и, заметим, ни в одном тексте после него) Гофман не предпринимал столь же масштабных «наступлений» на основные проблемы социальной теории.

Работы И. Гофмана – от изложения социальной драматургии до создания фрейм-анализа – стали (и продолжают становиться) предметом многочисленных интерпретаций, из которых во второй главе подробно рассматриваются два наиболее заметных прочтения – интеракционистское и структуралистское.

«Структуралистская ревизия» теории И. Гофмана опирается на поздние его работы, среди которых центральное положение занимает «Анализ фреймов».

Соответственно, возникновение альтернативной интерпретации гофмановских текстов отчасти обусловлено эволюцией взглядов самого Гофмана: отказом от понятия «определения ситуации» в пользу понятия «фрейма», переносом внимания с потоков взаимодействия на форматирующие эти потоки контексты.

Развитая в «Анализе фреймов» идея повседневного контекста как «репрезентативной формы» роднит гофмановский фрейм-анализ с теориями фреймов в психологии и лингвистике. Таким образом, с появлением этой новой концептуализации повседневного контекста, теория Гофмана начинает дистанцироваться от классического интерпретативистского понимания повседневной жизни и одновременно – создает реальную альтернативу зарождающимся теориям практик.

В трактовке Гофмана фрейм – это одновременно и «матрица возможных событий», и «схема интерпретации» событий, присутствующая в любом восприятии. Фреймы организованы в системы фреймов (frameworks). Среди систем фреймов выделяются первичные системы фреймов29. Первичные системы фреймов – это и есть «подлинная реальность», аналогичная «миру рабочих операций» в феноменологической социологии повседневности Шюца. Однако при всей их значимости, первичные системы, составляющие фундамент мира повседневности, не находятся в центре внимания И. Гофмана. Его занимают возможности трансформации, преобразования «настоящей, живой деятельности»

в нечто пародийное, поддельное, «ненастоящее». Основной тип такой трансформации – переключение – представляет собой способ реинтерпретации некоторой деятельности, уже осмысленной в базовой системе фреймов, ее перевод в другую систему координат – вторичную систему. В качестве такой вторичной системы может рассматриваться мир текста, мир сна, мир спектакля, мир состязания и т.д.

Например, церемония свадьбы представляет собой ритуал, в котором, как и во многих обрядах перехода, сконцентрирована метафорика изменения статуса вступающих в брак, отношений их родителей, их собственных отношений. Фразы, движения, перемещения в пространстве – все это подчинено некоторому сценарию и представляет собой превращенную деятельность, отображающую подлинную реальность (предположительно – реальность эпизодов их прежней и будущей повседневной жизни, трансформированной правилами ритуала). Однако включение церемонии свадьбы в театральную постановку добавит еще один слой к уже свершившейся трансформации.

Репетиция подобного спектакля усложнит структуру фрейма, добавив к нему слой «технической переналадки» – жених уже Гофман И. Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта / Под ред. Г.С. Батыгина и Л.А. Козловой; вступ. статья Г.С. Батыгина. М.: Институт социологии РАН, 2003. С. 81 не просто старается соответствовать образу «молодого» (первый слой) и делает это свое стремление явным для публики (второй слой); он, к тому же, периодически практикуется «для себя», в порядке тренировки (третий слой).

Четвертый слой может добавиться, если на репетицию приедет съемочная группа и «жениху» придется изображать то, как он готовится изображать жениха.

Чем дальше Гофман продвигается в своем анализе фреймированности повседневных событий, тем сомнительнее выглядит тезис об априорной различимости первичных и вторичных систем фреймов, неустранимой дистанции между «копией» и «оригиналом». Каждый следующий слой фрейма – это отражение отражения, перевод в новую систему координат того, что уже выдержало несколько переводов. В итоге Гофман оказывается перед необходимостью ответить на вопрос: как соотносятся между собой трансформированная и нетрансформированная деятельность? В теориях предшественников Гофмана (У.Джемс, А. Шюц) эти области а) замкнуты и

б) онтологически неравноценны: одна из реальностей – реальность мира рабочих операций – обязательно оказывается «базовой», «верховной». Первый тезис Гофман оспаривает еще во введении «Анализа фреймов».

Утверждение Шюца о специфическом «шоке», который мы испытываем при переходе от одного региона жизненного мира к другому (например, когда опускается театральный занавес) сомнительно. Напротив, «не-буквальныереальности» сосуществуют с повседневной деятельностью; трансформация не «нависает» над рутиной, а встроена в нее. Следовательно, жесткой границы между сегментами жизненного мира – такими, например, как мир повседневности и мир кинематографа – нет. Со вторым тезисом все не столь очевидно. Само различение Гофманом «базовых» и «не базовых» систем фреймов указывает на сходство интенций Гофмана и Джемса-Шюца. Онтологическая неравноценность мира фундаментальной деятельности, за которой «ничего не скрывается», и результатов трансформаций изначально принимается на веру. «При доказывании того, что повседневная деятельность снабжает нас своего рода оригиналом, с которым можно сопоставлять разного рода копии, – отмечает Гофман, – предполагалось, что исходная модель является чем-то подлинным, способным к фактическому существованию и в своем бытовании она гораздо прочнее связана с окружающим миром, чем любое изображение»30. Оказалось же, что повседневная жизнь представляет собой многослойное отображение некоего образца или модели, «которые сами являются воплощением чего-то весьма неопределенного в своем бытийном статусе». А, следовательно, между копией и оригиналом нет Там же. С. 679 разницы. В утверждении этого тезиса кроется принципиальное различие между «онтологистской программой» У. Джемса – А. Шюца и «релятивистской программой» И. Гофмана.

Программа социологии повседневности И. Гофмана позволяет само научное знание рассмотреть в перспективе повседневного обихода науки, определенным образом фреймированной коммуникации, в которой разворачиваются стратегии презентации и самопрезентации, происходит контекстуализаия и реконтекстуализация теоретических моделей. Основной методологический императив данной логики – объяснение социального как связи повседневных и неповседневных систем фреймов, мира идей и мира их социального обращения.

Таким образом, в третьем части Главы II мы возвращаемся к выделенным нами ранее интерпретациям гофмановского наследия, уже как предмету фрейманалитического (а не историко-теоретического) исследования. Его задача – объяснить современное бытование идей Гофмана в социальном обиходе науки.

Предложенный категориальный аппарат – «модель классичности», «академическая стигматизация и лейбелинг», «рутинизация классики», «наличное знание социологического рассуждения», «стратегии презентации и фреймы представления классичности», «репрезентативность контекста», «схемы интерпретации классических работ» – это категориальный аппарат аналитической социологии повседневности31.

Теория фреймов И. Гофмана, нацеленная на исследование контекстов повседневного мира, сама встроена в широкий теоретический контекст аналитической социологии повседневности. Каковы перспективы этой области знания? И как именно следует использовать оптику и логику фрейм-анализа в исследованиях повседневности? Эти вопросы должны быть, прежде всего, адресованы области «прикладной теории».

Задача Главы III состоит в апробации и доработке некоторых положений теории фреймов с учетом того развития, которое получили идеи И. Гофмана в современной социальной теории. Ключевыми для логики фрейм-аналитического исследования являются три концепта. Центральной полагается идея наблюдения и сопряженные с ней категории «наблюдателя» и «сообщества наблюдателей».

Наблюдение – процесс осмысленной организации элементов опыта – интерпретируется здесь как процесс конституирования события. Наблюдатель «регистрирует» событие, идентифицирует, определяет и квалифицирует его, помещая в некоторую систему фреймов. Событие, таким образом, является Эта часть диссертации была опубликована в препринтах ИГИТИ ГУ-ВШЭ как самостоятельное исследование: Вахштайн В.С. «Неудобная» классика социологии ХХ века: творческое наследие Ирвинга Гофмана. Препринт WP6/2006/05. М. ГУ-ВШЭ, 2006.

смысловым комплексом, означающим коррелятивное акту наблюдения и интерпретативной схеме единство. Третья базовая концептуализация фрейманализа – собственно, система фреймов, понимаемая как система различений.

События идентифицируются наблюдателем, квалифицируются и помещаются в некоторую систему координат, интерпретативную схему, придающую событию определенность.

Аналитическая социология повседневности, неотъемлемой частью которой является концепция фрейм-анализа, опирается на эпистемологический императив «объективирующей дистанции» – требование отстранения от повседневного, знакомого, близкого мира. Эта дистанция неразрывно связана с признанием приоритета идеи наблюдения (в частности, над идеей действия). Понятия наблюдения, события (конституируемого наблюдением) и фрейма (коррелятивного событию) составляют «твердое ядро» концептуализаций, предложенных в концепции фрейм-анализа.

Событие, как элемент повседневного мира и как «содержимое» фрейма, сочетает два трудно совместимых определения: «свершение в пространстве и времени» и «смысловой комплекс, коррелятивный наблюдению». В такой двойственности дефиниции угадывается та же «раздвоенность», что и в определении фрейма И. Гофманом (фрейм, как «матрица событий» и как «интерпретативная схема», применяемая наблюдателем для идентификации событий).

Центральная часть Главы III посвящена фрейм-аналитическому исследованию обыденного жеста – жеста пассажира прогулочного катера, «салютующего» незнакомым людям на набережной. Такой жест рассматривается как пример элементарного фреймированного события, обладающего смысловой и физической определенностью. Соответственно, обыденное событие рассматривается либо в качестве знака, либо в качестве пространственновременного элемента социальной жизни, а его контекст – либо в качестве схемы интерпретации, либо в качестве материального, физического контекста.

В первом случае событие встраивается в ряд изоморфных ему (т.е., сходных по форме, но не связанных непосредственно) событий. Жест пассажира катера оказывается в одном ряду с жестом человека, салютующего проходящему поезду.

Во втором случае анализируемое событие описывается через его связь с иными событиями, которые выполняют по отношению к данному функцию «прототипа»

или, напротив, являются его «копией». Такая постановка проблемы открывает две перспективы развития фрейм-анализа – «семиотическую» (поиск отношений сигнификации, связывающих трансформированные и нетрансформированные события) и «материально-ориентированную» (изучение материальных объектов, вещей, структурирующих повседневную событийность).

Выбор в пользу одной из двух стратегий определения «фрейма» и «события»

предполагает выбор одной из двух логик анализа, названных здесь «логикой сигнификации» и «логикой материального». Логика сигнификации – традиционная для гофмановской теории фреймов перспектива исследования повседневности. Логика материального является результатом пересмотра гофмановской теории фреймов и до определенной степени альтернативна логике сигнификации; она акцентирует материальность фрейма как физического контекста и пространственно-временные характеристики повседневного события как наблюдаемого свершения в пространстве и времени. Выбор перспективы – это, своего рода, «фокусировка» фрейм-анализа как инструмента социологического исследования повседневного мира.

Проведенное исследование обыденного жеста носит иллюстративный характер. Способы рассуждения, названные здесь «логикой материального» и «логикой сигнификации», на разных уровнях, но сходным образом ставят одну и ту же проблему, центральную для теории фреймов – проблему элементарного состава повседневного мира. В случае анализа материальных оснований повседневных событий в фокусе оказывается дискретность пространственновременных элементов социальной жизни, отделенных друг от друга многочисленными «скобками» – звонками, перерывами на обед, ритуальными действиями приветствия и прощания, а также стенами, дверьми и тонированными стеклами автомобилей. Жест пассажира катера в данной логике рассмотрения предстает элементарным событием в силу того, что является актом переключения режима релевантности физического контекста и прерывания рутины. На уровне анализа отношений сигнификации речь заходит о принципиально ином типе элементарности – об элементарности смысловых единств. И здесь мы возвращаемся к дискретности самого «словаря повседневности». Жест пассажира катера оказывается элементарным событием, потому что в соответствие ему приводится другое элементарное событие, которое является его «нетрансформированным прототипом».

В логике материального повседневный мир предстает онтологически дискретным, в логике сигнификации – дискретизированным актами наблюдения и помещения зафиксированного наблюдателем события в тот или иной фрейм.

Событие, как элемент повседневного мира, оказывается производным от двух типов дискретности – дискретности «материала» и дискретности «словаря». Такая постановка вопроса приводит к спору о соотношении материальных и символических порядков, разгоревшемуся в современной социальной теории32 и позволяет сформулировать ряд новых решений этой проблемы, связанных, в частности, с обнаружением гомологий – различных форм фреймового изоморфизма. Гомология «контекстов интерпретации» и «контекстов свершения»

позволяет на качественно ином уровне поставить вопрос об элементарном составе повседневного мира и обозначить возможные ответы на этот вопрос средствами теории фреймов.

В Заключении диссертационной работы подводятся итоги исследования, приводится глоссарий основных понятий теории фреймов, обозначается круг поставленных проблем и предложенных решений, а также проблем, требующих дальнейшего исследования. В каждой из трех затронутых областей, по соображениям консистентности текста, были вынесены за скобки некоторые проблемы, имеющие непосредственное отношение к теории фреймов. В области метатеории – это проблема взаимовлияния лингвистических и социологических концепций фрейм-анализа, решение которой может открыть продуктивные возможности синтеза теорий, объединенных общей аксиоматикой, но разъединенных дисциплинарными границами. Другая актуальная проблема в этой же области: разработка метафорики «контекста как формы» (объединяющей, например, работы И. Гофмана и Г. Зиммеля с некоторыми современными теориями – например, с «социальной топологией» Джона Ло), такое исследование позволило бы проследить эволюцию «социологического формализма», как стиля мышления.

В историко-теоретической части исследования не рассмотрены вопросы, касающиеся влияния на гофмановскую концепцию некоторых идей структуралистской лингвистики и ответного влияния теории фрейм-анализа на исследования дискурсивных порядков. В области прикладной теории повседневности требует более серьезной проработки вопрос о границах использования фрейм-анализа для исследования проблематики повседневного обихода науки, различных форм связи повседневных событий, отношения знаковых и материальных порядков. Эти проблемы составят предмет нашего дальнейшего исследования.

См., например: Pels D., Hetherington K., Vandenberghe F. The status of the object: performances, mediations and techniques // Theory, Culture and Society. № 5/6. Vol. 19. 2002. Латур Б. Когда вещи дают сдачи: возможный вклад «исследований науки» в общественные науки / Пер. с англ.

О. Столяровой // Вестник МГУ. «Философия». №3. 2003. Harre R. Material objects in social world // Theory, Culture and Society. № 5/6. Vol. 19. 2002. Latour B. On interobjectivity // Mind, Culture, and Activity: An International Journal. № 4. Vol. 3. 1996.

Law J. Objects, Spaces and Others. Working papers of Lancaster University, 2000.

1. Вахштайн В.С. [Рец] Сумерки глобализации // Человек. 2005. №2. (0,5 а.л.)

2. Вахштайн В.С. Книга о «реальности» социальной реальности: И. Гофман Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта: Пер. с англ. /

Под ред. Г.С. Батыгина и Л.А. Козловой; вступ. Статья Г.С. Батыгина. М.:

Институт социологии РАН, 2003 // Социологический журнал. 2004. №3/4.

3. Вахштайн В.С. Интеракционистские и структуралистские интерпретации наследия Ирвинга Гофмана // Социологический журнал. 2003. №3. (1 а.л.) Другие работы, опубликованные автором по теме кандидатской диссертации

4. Вахштайн В.С. [Рец.] Социология повседневности Ирвинга Гофмана: от «практики» к «фрейму»: И. Гофман Анализ фреймов: эссе об организации повседневного опыта: Пер. с англ. / Под ред. Г.С. Батыгина и Л.А. Козловой; вступ. Статья Г.С. Батыгина. М.: Институт социологии РАН, 2003 // Социологическое обозрение. 2007. №1. (1 а.л.)

5. Вахштайн В.С. «Неудобная» классика социологии ХХ века: творческое наследие Ирвинга Гофмана. Препринт WP6/2006/05. М. ГУ-ВШЭ, 2006.

6. Вахштайн В.С. К аналитике повседневного события // Материалы международного симпозиума «Пути России». М.: МВШСЭН, 2006. (1 а.л.)

7. Вахштайн В.С. Возможна ли социальная теория «жизненного мира»?

Реактуализация проблемы // Векторы развития современной России:

Международная научно-практическая конференция. М.: МВШСЭН, 2005.

8. Вахштайн В.С. Возвращение материального. «Пространства», «сети», «потоки» в акторно-сетевой теории // Социологическое обозрение. 2004.

Т.3. №4. www.sociologica.ru/articles.html (2 а.л.)

9. Вахштайн В.С. Кризис «социетального» и фрейм-анализ повседневности // Векторы развития современной России: Международная научнопрактическая конференция. М.: МВШСЭН, 2004. (0,2 а.л.)

10. Вахштайн В.С. Социологическая теория Ирвинга Гофмана: два прочтения // Социологическое обозрение. 2003. Т.3. №3.

СОТРУДНИЧЕСТВА УЧЕНЫХ КАЗАНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА В 20-Е – 30-Е ГОДЫ ХХ В. Казанский (Приволжский) федеральный университет Е-mail: rimmaravilevna.bakeeva@ram...» слово (словосочетание). Сначала укажите ответы в тексте рабо...» характере и требованиях к экзамену по философии при поступлени...» странных прибора – склеенные пчелиИС содержала шесть элементов – четыре так называемых ным воском на стеклянной подложке устройства из м...»

«Аналитический обзор 07.09.2005.от бурного роста к респектабельности S&P/Moody’s B+ (Стабильный) / Ba2 (Стабильный) 5 000 000 000 рублей Cрок обращения 5 лет, оферта – 18 месяцев Справедливая величина первого купона по новому выпуску облигаций Банка «Русский Стандарт» (БРС) оценивается нами на уровне 8-8.5% годовых, что соответст...»

«Ольга МИТИНА, Виктор ПЕТРЕНКО Динамика политического сознания как процесс самоорганизации 1 Чем более развита система (в нашем случае общество), тем больше степеней свободы в развитии она имеет. Развитие цивилизации не эквифинально в смысле существования одного наперед заданного состояния, а многовариантно. Чем более развито госу...»

Киров Вестник Вятского государственного университета ББК 74.58я5 В 38 Главный редактор В. Н. Пугач, кандид...»

«ВЕСТНИК Екатеринбургской духовной семинарии. Вып. 1(5). 2013, 134–149 А. В. Мангилева СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ИСТОРИИ ДУХОВНОГО СОСЛОВИЯ В РОССИИ XIX - НАЧАЛА ХХ В.* В статье рассматриваются основные направления современной историографии истории духовного сословия в синодальный период. Анализ предпринят на материале...»

«Виктор Рубель Тайные пси-войны России и Америки: от Второй мировой до наших дней Серия «Черные страницы истории» Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6447998 Рубель, Виктор Тайные пси-войны России и Америки: от Второй мировой до...»

«к Рит и к А Мурат Султанбеков кандидат филологических наук, член Союза писателей Казахстана УРОКИ АБИША ЖИРЕНЧИНА Ученые труды литературоведа, историка, краеведа Абиша Жиренчина – известного общественного деятеля и крупнейшего у...»

«СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ВЕЛИКОЙ ДЕПРЕССИИ 1929 Г. И ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА 2008 Г. НА ПРИМЕРЕ США Хамматова А. А. Амурский Государственный университет Благовещенск, Россия COMPARISON OF THE GREAT DE...»

«ОАО Гамма официальный представитель The Clay and Paint Factory в России Продукция компании The Clay and Paint Factory бренд Цернит История компании The Clay and Paint Company Фирма Bodson&Nelis организована в 1923 году, примерно в те же го...»

«1 Khisamutdinov, Amir Russian Waves on the Pacific (China, Korea, Japan and Pacific shores of USA. The paper has been describing the history of international relations in the Asian-Pacific Region and the Russian exodus to other countries for more than a quarter century. Also paper provides a comprehensive analysis of the a...»

Сергей Александрович кандидат экономических наук, заведующий отделом экономической аналитики при...»

2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - разные матриалы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

Гофман Ирвинг (Goffman Erving, 1922–1982) - американский социолог и социальный психолог, профессор Чикагского университета, автор монографий "Presentation of self in everyday life", 1956 (русский перевод "Представление себя другим в повседневной жизни" / Пер. с англ. А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2000), "Asylums", 1961, "Encounters", 1961, "Interaction rituals", 1967, "Behavior in public places", 1963, "Forms of talk", 1981 и др.

Публикуемый перевод главы 2 монографии "Анализ фреймов" выполнен О.А. Оберемко и Е.Г. Авджян.

Редакция выражает признательность издательству Фонда "Общественное мнение" за любезное разрешение опубликовать раздел готовящегося к печати русского перевода монографии.

Первичные системы фреймов

Когда в нашем западном обществе человек распознает какое-либо конкретное событие, во всех случаях он вкладывает в свое восприятие одну или несколько систем фреймов или схем интерпретации, которые можно назвать первичными. В самом деле, фреймы присутствуют в любом восприятии. Я говорю именно о первичных фреймах, потому что применение человеком схемы или перспективы не зависит ни от какой другой базовой или "настоящей" интерпретации и не восходит к ним; несомненно, первичная система фреймов являет собой как раз то, что обнаруживает нечто осмысленное в тех особенностях сцены, которые в ином случае не имели бы никакого смысла.

Первичные схемы интерпретаций различаются по степени организации. Некоторые из них представляют собой хорошо разработанную систему учреждений, постулатов и правил, другие - их большинство - не имеют, на первый взгляд, отчетливо выраженной формы и задают лишь самое общее понимание, определенный подход, перспективу. Однако независимо от степени своей структурной оформленности первичная система фреймов позволяет локализовать, воспринимать, определять практически бесконечное количество единичных событий и присваивать им наименования. Похоже, человек не осознает внутреннюю структуру фреймов и, если его спросить, вряд ли сможет описать ее с большей или меньшей полнотой, что не мешает ему пользоваться фреймами без каких либо ограничений.

В повседневной жизни нашего общества, если не проводится вполне последовательно, то достаточно отчетливо ощущается различие между двумя обширными классами первичных систем фреймов - назовем их природными и социальными. Природные системы фреймов определяют события как ненаправленные, бесцельные, неодушевленные, неуправляемые - "чисто физические". Принято считать, что неуправляемые события полностью, от начала до конца, происходят благодаря "естественным" факторам, что никакое волеизъявление, каузально или интенционально, не вмешивается в их естественный ход, и нет никого, кто бы постоянно направлял их к цели. Невозможно представить себе успех или неудачу применительно к таким событиям; здесь нет места ни негативным, ни позитивным санкциям. Здесь царят детерминизм и предопределенность. Существует некоторое понимание относительно того, что события, воспринимаемые в рамках одной подобной схемы, могут быть редуцированы к другим событиям, воспринимаемым в более "фундаментальной" системе фреймов, и некоторые общепринятые понятия, например сохранения энергии или единичного, разделяются всеми. Элегантные версии природных систем фреймов можно найти, естественно, в физических и биологических науках 1 . В качестве самого простого примера можно взять сводку о погоде.

Социальные фреймы, напротив, обеспечивают фоновое понимание событий, в которых участвуют воля, целеполагание и разумность - живая деятельность, воплощением которой является человек. В такой деятельной силе нет неумолимости природного закона, с ней можно договориться, ее можно задобрить, запугать, ей можно противостоять. То, что она делает, можно назвать "целенаправленным деланием". Само делание подчиняет делателя определенным "стандартам", социальной оценке действия, опирающимся на честность, эффективность, бережливость, осторожность, элегантность, тактичность, вкус и т. п. Поддерживается постоянное управление последствиями деятельности, то есть непрерывный корректирующий контроль, особенно явственный в тех случаях, когда действие неожиданно блокируется или сталкивается с искажающими воздействиями и когда требуются немалые усилия, чтобы компенсировать их. Учитываются мотивы и намерения, что помогает установить, какой из множества социальных фреймов применим для понимания событий. Примером "целенаправленного делания" может служить опять же сводка погоды. Здесь мы имеем дело с делами, а не просто с событиями. (Внутри социального мира мы придерживаемся очевидных фундаментальных различений, например, целеполагания человека и целесообразности в поведении животных, но об этом мы будем говорить ниже.) Мы используем один и тот же термин "причинность" по отношению и к слепым силам природы, и к последствиям преднамеренных действий человека, рассматривая первые как бесконечную цепь причин и следствий, а вторые как то, что так или иначе начинается с мысленного решения 2 .

В нашем обществе принято считать, что мыслящее существо может приспособиться к природным процессам и извлекать пользу из его детерминированности - для этого надо лишь отдать дань замыслу природы. Более того, мы догадываемся, что, быть может, за исключением чистой фантазии и выдумки, всякая попытка действовать будет непременно сталкиваться с природными ограничениями, и что для достижения цели необходимо использовать, а не игнорировать это обстоятельство. Даже играя в шахматы вслепую, игроки вынуждены сообщать друг другу ходы, и этот обмен информацией требует учета физически адекватного целенаправленного использования голоса или руки для записи ходов. Отсюда следует, что хотя природные события происходят без вмешательства мысленных действий, их нельзя совершить, не вторгнувшись в природный порядок. Поэтому любой сегмент социально направленного действия можно в определенной степени анализировать и на основе природной схемы.

Целенаправленные действия можно понимать двояко. Во-первых, и это относится в той или иной степени ко всем действиям, речь идет о явных манипуляциях предметами естественного мира в соответствии с конкретными возможностями и ограничениями; во-вторых, субъект действия может включаться в особые, специфические и многообразные миры. Поэтому игра в шахматы содержит два принципиально различающихся основания: одно полностью принадлежит физическому миру, где происходит пространственное перемещение материальных фигурок, другое относится непосредственно к социальному миру противоборствующих в игре сторон, где ход можно сделать и голосом, и жестом, и по почте, и передвижением фигуры. В поведении за шахматной доской легко различить передвижение фигур и ходы. Легко отличить неудачный ход, сделанный из-за неверной оценки ситуации на доске, от хода, сделанного невпопад, то есть не соответствующего конкретным социальным стандартам выполнения физических действий. Заметьте, однако, что обычно игроки не фиксируют свое внимание на процессе перемещения фигур в отличие от человека, который, скажем, только учится пользоваться протезом и вынужден сознательно контролировать физические движения. По-настоящему проблемны и важны лишь решения о выборе нужного хода, а передвинуть фигуру, когда решение уже принято, - не проблема. С другой стороны, существуют такие целенаправленные действия, например, установка раковины, или подметание улиц, при которых для манипулирования объектами физического мира требуются непрерывные сознательные усилия, само действие, принимающее вид "практической процедуры", конкретной задачи, "чисто утилитарного" действия, - это действие, цель которого нелегко отделить от физических средств, используемых при его выполнении.

Системы социальных фреймов включают в себя правила, но эти правила различны. Например, движения шахматиста регулируются правилами игры, большинство которых действует на протяжении всей партии, с другой стороны, физические манипуляции шахматиста регулируются другой системой фреймов, отвечающей за движения тела, и эта система, если конечно здесь можно говорить об одной системе фреймов, может проявлять себя в ходе игры только в той или иной степени. Поэтому, несмотря на то, что правила игры в шахматы и правила дорожного движения поддаются ясному и краткому изложению, между ними имеется существенное различие. Игре в шахматы присуще понимание игроками основной цели, тогда как правила дорожного движения не предписывают, куда нам ехать и почему нам следует хотеть ехать именно туда, а только устанавливают ограничения, которые мы должны соблюдать, двигаясь к цели.

Следовательно, мы воспринимаем события в терминах первичных фреймов, и тип используемого фрейма задает способ описания события. Восход солнца - естественное событие, когда мы задергиваем штору, чтобы не видеть восхода, осуществляется целенаправленное действие. Если следователь интересуется причиной смерти, он ожидает ответа, сформулированного в терминах физиологии, когда он спрашивает, как это произошло , он ждет драматического социального описания, возможно, включающего в себя описание некоторой преднамеренности происшедшего 3 .

Таким образом, категория базовой системы фреймов имеет первостепенное значение, и я бы хотел остановиться на ней подробнее. Весьма досадное обстоятельство заключается в том, что в любой момент своей деятельности индивид применяет сразу несколько систем фреймов. ("Мы подождали, пока кончится дождь, а затем вновь продолжили игру".)

Конечно, иногда какая-то определенная система фреймов оказывается в высшей степени релевантной для описания ситуации и обеспечивает предварительный ответ на вопрос "Что здесь происходит?"

Ответ следующий: событие либо действие, описанное в некоторой базовой системе фреймов. И только потом можно заняться детальным анализом того, что подразумевается под "мы", "это", "тут", и как достигается подразумеваемый консенсус.

Теперь необходимо сказать следующее. Когда с помощью осей x и y мы устанавливаем местоположение точки, или представляем шахматную доску как матрицу, определяющую схему хода, понятие базовой системы фреймов приобретает достаточно отчетливую форму, хотя и здесь существует проблема зависимости частного фрейма от нашего общего понимания фреймов данного типа. Но когда мы наблюдаем события повседневной жизни, скажем, приветствие при мимолетной встрече или жест покупателя, означающий вопрос о цене товара, определение базовой системы фреймов, как уже отмечалось выше, гораздо более сомнительной.

Именно здесь представители того направления, которому следую и я, терпят полный крах. Говорить о "повседневности", или, как А. Шютц, о "мире открытых практических реалий" все равно, что стрелять вслепую. Подразумевается, что наблюдение содержит либо великое множество фреймов, либо вообще не содержит ни одного. Чтобы продвинуться в изучении этой проблемы, следует принять некоторый домысел, рабочее допущение, что акты повседневной жизни открыты для понимания благодаря наполняющей их смыслом базовой системе фреймов (или нескольким системам) и что проникновение в эту систему не является тривиальной и, я надеюсь, невыполнимой задачей.

До сих пор я ограничивался описанием тех первичных систем фреймов, которые используются индивидом (в здравом уме и твердой памяти) при определении смысла происходящего, разумеется, с учетом его интересов. Конечно, индивид может занимать "ложную" позицию в своих интерпретациях, то есть заблуждаться, не знать истинного положения дел, что-либо недомысливать. "Ложные" интерпретации постоянно будут в центре нашего внимания.

Здесь я хотел бы указать на общепринятое мнение, что в нашем обществе люди часто добиваются успеха, следуя определенным системам фреймов. Элементы и процессы, которые человек считает значимыми, распознавая поведение, часто действительно тождественны тем, которые манифестируются в самом поведении - почему бы и нет, коль скоро сама общественная жизнь часто организована таким образом, чтобы люди могли ее понимать и действовать в ней.

Таким образом, мы принимает соответствие или изоморфизм восприятия структуре воспринимаемого несмотря на то, что существует множество принципов организации реальности, которые могли бы отражаться, но не отражаются в восприятии. Поскольку в нашем обществе многие находят это утверждение полезным, к ним присоединяюсь и я 4 .

Взятые вместе, первичные системы фреймов определенной социальной группы конституируют центральный элемент ее культуры, особенно в той мере, в какой порождаются образцы человеческого понимания, сопряженные с основными схемами восприятия, соотношениями этих типов и всеми возможными силами и агентами, которые только допускаются этими интерпретативными формами (designs). Представим себе фрейм фреймов социальной группы - систему верований, "космологии" - это та область исследований, которую узкие специалисты по проблемам современного общества предпочитают оставить другим. Интересно, что на такой огромной территории, как США, можно лишь весьма условно говорить о сходстве когнитивных ресурсов. Люди, придерживающиеся во многом одних и тех же убеждений, могут расходиться, например, в мнении о существовании ясновидения, вмешательстве сверхъестественных сил и т.п. 5 (По всей вероятности, вера в бога и святость его представителей в этом мире являет собой широчайшую базу для расхождения мнений в нашем обществе по поводу сверхъестественных сил. Социологов от обсуждения этой темы обычно удерживают соображения такта.)

При всех своих недостатках концепция первичной системы фреймов позволяет обозначить пять принципиальных проблем и оценить их роль в нашем понимании мироустройства.

1. Во-первых, "комплекс необычного". Когда происходит либо создается нечто такое, что заставляет сомневаться в самом взгляде на событие, кажется, что для понимания случившегося необходимо допустить существование неведомых природных сил или принципиально новых возможностей влиять на ход событий, - вероятно, в последнем случае предполагается участие и неведомых агентов. Сюда относятся случаи воображаемой высадки пришельцев из космоса и общения с ними, чудесные исцеления, явления хтонических чудовищ, левитация, лошади со склонностью к математике, предсказания судьбы, контакты с умершими и т.п. Подразумевается, что эти чудесные события сопряжены со сверхъестественными природными силами и способностями. Сюда относятся астрологические воздействия, ясновидение, экстрасенсорное восприятие и т. п. Книги типа "хотите верьте, хотите нет" наполнены детальными описаниями "еще не разгаданных" событий. Иногда и сами ученые создают такого рода новости, как говорится, "привлекая серьезное внимание" к экстрасенсам, НЛО, влиянию фаз Луны 6 и т. п. Многие могут вспомнить хотя бы одно событие, которому сами они так и не нашли разумного объяснения. Хотя, как правило, когда происходит необычное событие, люди ожидают, что скоро ему найдут "простое", "естественное" объяснение, которое раскроет тайну и вернет происшедшее в круг обычных явлений, к логике, которой они обычно руководствуются, объясняя связи между природными событиями и целенаправленными действиями. Конечно, люди сопротивляются, когда фреймы фреймов начинают изменяться. Событие, которое не может быть истолковано в рамках традиционной космологии, вызывает растерянность, по крайней мере озабоченность публики. Можно привести немало примеров из массовой печати.

Аламаско, штат Колорадо. Вскрытие лошади, убитой, как считают ее владельцы, обитателями летающей тарелки, показало, что ее брюшная полость, черепная коробка, а также столб позвоночника пусты.

Патологоанатом из Денвера, пожелавший остаться неизвестным, заявил, что отсутствие органов в брюшной полости не поддается объяснению.

При вскрытии, которое происходило в воскресенье вечером на ранчо, где был обнаружен полый труп лошади, присутствовали четыре члена Денверского отделения Национального исследовательского комитета аэрокосмических явлений. …

Вскрыв черепную полость лошади, паталогоанатом обнаружил, что она пуста. "Определенно, в черепе должно было быть немало жидкости", - сказал патологоанатом…

Владельцы лошади выразили уверенность в том, что она была убита пришельцами из летающей тарелки. Несколько жителей городка Сан-Луис Уолли, где, по сообщениями прессы, за несколько дней до происшедшего не менее восьми раз видели по вечерам неопознанные летающие объекты, согласились с этой версией... 7

Вполне ожидаемым оказывается следующее заключение.

Москва (Ассошиэйтед Пресс). По сообщениям советских газет, изобличена в мошенничестве русская домохозяйка, которая семь лет назад стала виновником мировой сенсации, утверждая, что "видит пальцами".

Пять ученых, подвергших проверке Розу Кулешову, сделали вывод, что она подглядывала сквозь неплотную повязку.

Мадам Кулешова, знаменитость в своем родном городе, получила мировую известность в 1963 г., когда приписываемый ей дар видеть пальцами широко освещали советские газеты.

В отчете комиссии говорится, что подтверждение способностей мадам Кулешовой в 1963 г. было ошибкой. Тогда ее подвергали испытаниям советские ученые: они разными способами закрывали ей глаза и направляли на ее руки лучи разного цвета.

Как установила комиссия, излучатель света издавал "характерное щелкание и жужжание", что помогало испытуемой заранее определить, какой цвет будет следующим 8 .

Позволю себе повторить сказанное выше: в нашем обществе широко распространено убеждение в том, что все без исключения события можно поместить в некоторую конвенциональную систему значений и управлять ими. Мы допускаем необъясненное, но необъяснимое принять не можем.

2. Космологические представления, самые всеобъемлющие из наших представлений, лежат в основе самых банального развлечения - всякого рода трюков, которые поддерживают доминирование и контроль волевого действия над тем, что на первый взгляд кажется почти невероятным. Каждый знает, что такое жонглирование, хождение по канату, джигитовка, серфинг, фри-стайл, метание ножей, прыжки в воду с огромной высоты, каскадерское вождение автомобиля, а теперь и космонавтика - полеты космонавтов самые дерзкие из человеческих деяний, хотя они и сопряжены с верой в американскую технологию. Сюда можно также отнести и такие экзотические случаи, когда человек обучается управлять своими физиологическими процессами, например, регулировать кровяное давление, или подавлять болевые реакции. Важную роль в демонстрации трюков играют "действия животных". Дрессированные тюлени, прирученные морские львы, танцующие слоны и прыгающие сквозь обруч хищники - все они являют собой пример выполнения обычных целенаправленных действий необычными агентами и тем самым привлекают внимание к космологическому разделению, которое проводится в нашем обществе между человеческой деятельностью и животным поведением. Аналогичное значение имеют показы дрессированных животных, выполняющих утилитарные задачи, которые принято считать исключительной прерогативой человека. Например, водители цепенеют при виде сидящего за рулем открытого спортивного автомобиля шимпанзе, в то время как дрессировщик притворяется спящим на заднем сидении. Один австралийский фермер использовал целую стаю обезьян для уборки урожая 9 . Можно добавить, что тот же самый интерес лежит в основе научных исследований целенаправленного поведения, предмет которых находится как раз на границе, разделяющей животных и человека 10 .

Стоит заметить, что и комплекс необычного (аномалии человеческого тела), и трюки тесно связаны с цирковым представлением, как будто социальная функция цирков (а позднее и морских музеев) действительно заключается в прояснении для публики структурной организации и границ действия первичных систем фреймов 11 . Трюки часто используются в ночных клубах (популярность которых в настоящее время упала) наряду с демонстрацией способностей дрессированных собак, выступлениями акробатических трупп, жонглеров, магов и людей, имеющих необычные умственные дарования. Что бы ни демонстрировали зрителям, ясно, что интерес широкой публики к темам, связанным с космологическими прозрениями, присущ всем людям, а не только ученым экспериментаторам и аналитикам.

3. Теперь рассмотрим события, называемые "промахами" (muffings), то есть случаи, когда тело, или другой объект, находящееся, как предполагается, под постоянным контролем, неожиданно выходит из-под него, отклоняется от траектории, становится неуправляемым и полностью подчиняется природным силам - именно подчиняется, а не просто обусловливается ими, в результате нарушается упорядоченное течение жизни. Сюда относятся разного рода "ляпы", "обломы" и - когда общая логика разговора все же в той или иной степени сохраняется, - "вздор". (Предельный случай такого рода - случай, в котором никто не виноват: землетрясение полностью снимает вину с человека, расплескавшего чашку чая.) Тело сохраняет здесь свою способность быть силой природной, каузальной, а не социальной и целенаправленной. Приведем пример.

Вчера пять человек получили травмы, два человека - серьезные, в результате выезда потерявшей управление автомашины на заполненный пешеходами тротуаре по улице Хейт-Эшбери. Водитель автомобиля, 23-летний Эд Гесс, проживающий на Коул Стрит, 615, был доставлен в полицию в состоянии, близком к истерике, где был составлен протокол об изъятии незарегистрированного оружия и порошка, похожего на сильный наркотик. "Я не мог затормозить, - кричал он. - Кругом были люди - четыре, шесть, восемь человек - но, видит бог, я не виноват".

По показаниям свидетелей машина двигалась в западном направлении по Хэйт стрит; миновав перекресток Хэйт-стрит и Масонского авеню, переехала бордюр, врезалась в витрину супермаркета "Нью Лайт" и метров пятнадцать прошла юзом по тротуару.

"Я не хотел сбивать их, - всхлипывал Гесс, - но они были всюду вокруг меня - слева, справа, кругом" 12 .

Заметим, что трюк имеет место там, где мы знаем, что можем утратить контроль над событиями и даже немного способствуем этому, а промахи и неурядицы происходят тогда, когда все вроде бы идет гладко и не надо стараться сохранить контроль, но, тем не менее, контроль теряется 13 .

Соответствующий локус контроля, выражающийся в управлении действием, предусматривает и возможные неудачи, а также содержит предположение о различии типов действия. В некоторых действиях мы видим только работу органов тела, например, когда протираем глаз, зажигаем спичку, шнуруем ботинки, несем поднос. Другие действия как бы продолжают действия наших органов, например, вождение автомобиля, разравнивание лужайки граблями или использование отвертки. Наконец, имеются действия, которые начинаются с телесных действий или с их "продолжений" и завершаются вполне ощутимым результатом, выходящим за пределы первоначального контроля, например, когда мяч, жвачка, или ракета завершают свой полет там, куда их нацелили. Предполагается, что в процессе ранней социализации вырабатываются навыки первого рода, вторичная социализация - особенно профессиональная подготовка - обеспечивает формирование второго и третьего типов действия. Заметим, что одним из следствий этой обучающей программы является трансформация мира в такое место, которым можно непосредственно управлять и который поддается пониманию в терминах системы социальных фреймов. В самом деле, взрослые горожане могут на протяжении длительного времени ни разу не потерять контроля над своим телом, ни разу не столкнуться с непредвиденным изменением среды, природный мир полностью подчинен общественному и частному контролю. Горожане начинают заниматься различными видами спорта, катанием на коньках, лыжах, серфингом, верховой ездой, которые позволяют детям и взрослым вновь восстановить контроль над телом посредством достаточно трудных продолжений телесных действий. Повторение ранних достижений во взрослом возрасте, сопровождаемое постоянными промахами, уже в особом, игровом, контексте, способствует преодолению страха, присущего праздным классам. Вполне прозрачен замысел комедий Лаурела и Харди, он заключается как раз в том, чтобы показать массовую никчемность и беспомощность, где даже головокружительные аттракционы в парках позволяют посетителям терять контроль над собой при полностью контролируемой ситуации.

4. Рассмотрим такой фактор организации опыта как "случайность" (fortuitousness), которая в данном случае означает, что событие начинает рассматриваться как возникшее непреднамеренно. Человек, тщательно планирующий свои действия, сталкивается с естественным ходом событий, которого он не мог предвидеть, и получает соответствующие результаты. Два человека или более двух человек, не зависимые и не ориентирующиеся друг на друга, полностью управляют своими действиями в одиночку, однако их совместные действия приводят к непредвиденному событию - они получают такой результат, несмотря на то, что каждый из них полностью контролирует свой личный вклад в общее дело. Мы говорим здесь о случайностях, совпадениях, везении и невезении, несчастных случаях и т. п. Поскольку в данном случае ответственность ни на кого не возлагается, каждый руководствуется своей естественной системой фреймов, в то время как под воздействием естественных сил находятся социально управляемые действия. Заметим, что случайные последствия могут восприниматься как желательные и как нежелательные. Приведу пример нежелательных последствий:

Амман, Иордания. - Трагически закончилась вчера для одного из палестинских бойцов церемония салюта. Он был убит шальной пулей, когда его подразделение произвело залп из автоматов во время похорон погибших в результате израильской бомбардировки в воскресенье 14 .

Понятие случайной связи довольно неопределенно, во всяком случае те, кто его использует в целях расчета, обычно сомневаются в своих решениях или по крайней мере допускают такие сомнения со стороны других. Эта неопределенность становится особенно очевидной, когда случайное совпадение обстоятельств, связанных с одним и тем же предметом, человеком или категорией людей повторяется два или три раза 15 . По этой же причине трудно не наделить смыслом случай, когда везение или неудача все время выпадают на долю той пресловутой категории людей, которая состоит из одного члена.

Понятия "промах" и "случайность" имеют важное космологическое значение. Если мы верим, что весь мир целиком можно воспринимать или как естественные события или как целенаправленные действия и что всякое событие можно легко отнести к одной либо другой категории, становится ясно, что надо искать средства преодоления неопределенностей. Выработанные культурой понятия "промах" и "случайность" нужны для того, чтобы осмыслить события, которые в противном случае представляли бы серьезное затруднение для анализа.

5. В заключение обратим наше внимание на сегрегацию, выражаемую посредством "неловкости" и шуток. Как будет показано далее, используя официально принятые схемы интерпретации, люди способны полностью распознавать то, что они видят. Но эта способность имеет свои пределы. Некоторые эффекты распознавания переносятся из одной перспективы, обеспечивающей свободное восприятие событий, в перспективу совершенно иную, применяемую в официальном порядке. Пожалуй, лучше всего описано медленное и трудное становление права медиков на обследование обнаженного тела в рамках естественной, а не социальной перспективы. Так, в Британии роды стали более безопасными только в конце XVIII века благодаря тщательному акушерскому осмотру в незатемненной смотровой; а если роды принимал врач-мужчина, роженицу уже было не обязательно накрывать одеялом 16 . Гинекологический осмотр даже сегодня вызывает определенную озабоченность: предпринимаются специальные усилия, чтобы оснастить процедуру соответствующей лексикой и действиями, позволяющими контролировать сексуальное прочтение ситуации 17 . С аналогичной трудностью сталкивались те, кому доводилось делать искусственное дыхание; контакт рот в рот нелегко дифференцировать от смысла, который принято вкладывать в это действие 18 . Точно так же мы позволяем ортопедам и продавцам обувных магазинов прикасаться к нашим ногам, но для этого мы стараемся исключить все привнесенные сюда смысловые контаминации. Представим себе сенсея, инструктора карате, который инструментально, как врач, ощупывает узловые точки на теле принявших определенные позиции учеников, чтобы определить, правильно ли напряжены мышцы. Границы подобного физикалистского фрейма обнаруживаются, когда в секции появляются девушки: "Когда сенсей обходит группу, чтобы проверить "стойку", он трогает зад и мышцы бедер. К нам он не прикасается. После трех месяцев занятий он наконец-то потрогал попки только у пятнадцатилетних, а женщин постарше избегает как заразы. Ясно, что 25-летний сенсей не может не смотреть на нас как на женщин, которых можно трогать с одной и только с одной целью" 19 .

Очевидно, что человеческое тело и прикосновения к нему играют заметную роль в поддержании фреймов, равно как различные отправления тела и нечаянные движения создают напряженные ситуации пограничного характера 20 . Кажется, что тело все время выступает в качестве ресурса, который необходимо использовать в рамках только одной базовой системы фреймов. Кажется неизбежным, что мы всегда сумеем отличить, скажем, взмах рукой таксисту от дружеского приветствия, а эти движения отличим от отгона мух и разгона кровообращения. Кажется, что способность к различению связана с тем, что каждое событие непременно является элементом целостного потока событий, и каждый поток составной частью входит в особую систему фреймов. Так происходит в западных обществах, так, наверно, происходит и во всех остальных. 21

Здесь нужно подчеркнуть одно общее положение. Первичные схемы интерпретации, естественная и социальная, разделяемые нами как членами общества, оказывают влияние не только на непосредственных участников деятельности; сторонние наблюдатели так же глубоко вовлечены в эти схемы. По всей вероятности, мы не сможем бросить даже мимолетный взгляд на происходящее, чтобы не применить какую-нибудь интерпретационную схему, с помощью которой строятся предположения о предшествующих событиях и ожидания того, что произойдет сейчас.

Готовность только взглянуть на что-либо и тут же перенести взор на другие предметы обусловлена вовсе не недостатком внимания; наоборот, сам беглый взгляд возможен лишь благодаря мгновенному подтверждению действенности упреждающей перспективы. То обстоятельство, что мотивационный контекст события значим для других людей, является обоснованием мотивационного контекста события и для нас. Если так, то даже поверхностное впечатление более глубоко проникает в смысл происходящего, чем кажется на первый взгляд.

Бергсон приходит к аналогичному выводу в своем изящном эссе "Смех":

Будет комическим всякий распорядок действий и событий, который дает нам внедренные друг в друга иллюзии жизни и ясное впечатление о механическом устройстве 22 . Косность, автоматизм, рассеянность, неприспособленность к обществу - все это тесно между собой связано и из всего этого складывается комический характер 23 . Мы смеемся каждый раз, когда личность производит на нас впечатление вещи 24 .

Замечая, что люди часто смеются над теми, кто не умеет поддержать убедительное впечатление о целенаправленности своих действий, Бергсон не может развить явно напрашивающуюся мысль, что если люди готовы смеяться над неловким поведением, то в любом случае они должны с полной осведомленностью оценивать соответствие поведения критериям нормальности и не находить в данном случае причин для смеха. Поэтому наблюдатели активно проецируют свои интерпретативные схемы на окружающий мир, и, если мы их не замечаем, то только потому, что события обычно соответствуют этим проекциям, растворяя наши домыслы в ровном потоке действий. Так, на безупречно одетую женщину, которая тщательно рассматривает раму зеркала, выставленного для продажи на аукционе, а затем немного отходит назад, чтобы убедиться в качестве зеркального отражения, присутствующие могут смотреть как на человека, который на самом деле не смотрится в зеркало. Но если она, глядя в зеркало, поправляет шляпку, то тогда присутствующие могут догадаться, что от посетителей аукциона ожидается только определенный вид рассматривания зеркала и висящий на стене предмет не столько зеркало, сколько выставленное-на-продажу-зеркало; эта ситуация превращается в противоположную, если женщина начнет оценивающе рассматривать зеркало в примерочной комнате вместо того, чтобы смотреться в это зеркало 25 .

1 Эдвард Шилз в исключительно интересной статье о социально-политических аспектах морального порядка "Харизма, порядок и статус" (Shils E. Charisma, Order and Status // American Sociological Review. Vol. XXX (1965). P. 199-213) пишет: "Все фундаментальные открытия современной науки в космологии, астрономии, медицине, неврологии, геологии, генетике имеют важное значение в качестве фундаментального космического порядка. Научный порядок, подобно порядку, открываемому теологией, подчинен своим императивам. Иметь "регулярные отношения" с научной истиной, подходить ко всему "научно", поступать "как подобает ученому" - все это в той же мере следствия развертывающихся научным исследованием императивов порядка, в какой богобоязненность следствие теологического императива религиозного порядка" (р. 204).

2 В утонченных философских определениях невольно отражается смутность наших представлений об этом вопросе. См., например, Arthur C. Danto, "What we can do" // Journal of Philosophy. Vol. LX (1963). Р. 435-445 и его же статью "Basic Actions" // American Philosophical Quarterly. Vol. II (1965). Р. 141-148; Donald Davidson "Agency" // Agent, Action and Reason / Ed. by Robert Binkley, et al. Toronto: University of Toronto Press, 1971. Р. 3-25.

3 Маршалл Хоутс (Houts M. Where death delights. New York: Coward-McCann, 1967. Р. 135-136.). Гай Свенсон (Swanson G. On explanations of social interaction // Sociometry. Vol. XXVIII. 1965) приводит аналогичные аргументы и предупреждает, что само по себе это различение ничего нам не дает: "Мы понимаем или объясняем какое-то эмпирическое событие, показывая, что оно является примером, аспектом, фазой, следствием или причиной других событий. Концептуализация есть символическая формулировка таких отношений. Объяснение события предполагает несколько его концептуализаций. Например, движение руки может быть концептуализировано в физических терминах как высвобождение энергии, в биологических терминах – как нейромускулярный процесс, в психологических терминах – как симптом тревожности, а в социальных терминах – как жест приветствия. Особенно опасно для нас то, что такого рода истолкование, множественная концептуализация события, подменяет определение шагов, посредством которых события одного порядка – поведенческое взаимодействие – превращаются в события другого порядка – социальное взаимодействие. То обстоятельство, что движение руки можно с одинаковым успехом понимать как показатель тревожности и как жест приветствия, ничего нам не говорит о том, что оно может быть и тем, и другим одновременно или быть одним, не будучи другим. Понимание предполагает множественную классификацию. То, что нам нужно, это взаимосвязанные смыслы событий (implications)" .

4 Конечно, некоторые исследователи могут считать, что моя позиция не единственно возможна и даже неуместна, и что следует ограничиться анализом представлений субъекта, не затрагивая вопрос об их валидности, то есть объективном содержании этих представлений, за исключением того случая, когда сама проблема рассматривается с этнографической точки зрения. Нередко предмет исследования смешивается со средствами его изучения. Это подводит нас к особой теме, связанной с требованием отличать обобщения автора от его субъективных трактовок, которые он готов отстаивать перед кем угодно. (Я уверен, что и авторам не следует игнорировать данное требование, поскольку они часто получают возможность раскрыть суть дела исключительно благодаря его отличению от мнения). Более того, хотя все интерпретативные конструкции должны рассматриваться как предмет исследования, некоторые из них не создаются ради самого анализа , а лишь предваряют его.

5 По одному из сообщений Ассошиэйтед Пресс (San Francisco Chronicle, March 4, 1968), полковник военно-морских сил США Дэвид Лоундз приказал младшему капралу Д.И. Исгрису использовать чудодейственные медные прутья для поиска подземных ходов, которые, как он полагал, могли прорыть вьетнамцы. "Совершенно неважно, глупость это или не глупость. Я не считаю медные прутья глупостью, и мы их используем…", - сказал начальник базы. Личный состав третьей роты первого батальона 26-го полка (подчиненные Уэллса - начальника гарнизона, на территории которого обнаружились прорытые вьетнамцами ходы) и сейчас использует волшебные прутья. Прутья в руках человека должны либо скрещиваться, либо отклоняться друг от друга над подземным ходом в зависимости от того, кто их держит. В подобных проявлениях интеллектуализма военные не одиноки. Джон С. Боттомли в свою бытность помощником генерального прокурора штата Массачусетс лично распорядился привлечь в качестве последнего средства голландского ясновидца Питера Гуркоса для установления личности серийного убийцы в Бостоне (см. Gerold Frank. The Boston Strangler. New York: New American Library, 1966. P. 87-120). Широко освещавшиеся в прессе (и на телевидении) попытки покойного епископа Джеймса Пайка установить контакт со своим сыном в потустороннем мире - пример из того же ряда. См., например, "Time", October 6, 1967; Hans Holzer. The Psychic World of Bishop Pike. NewYork: Crown Publishers, 1970; James A. Pike, with Diane Kennedy. The Other Side. New York: Dell Publishing Co., 1969. Своеобразную историческую трактовку увлечению спиритуализмом в поздневикторианской Англии дает Роналд Пирсал (Ronald Pearsall. The Table-Rappers. London: Michael Joseph, Ltd., 1972). Я мог бы добавить, что верящие в оккультные силы часто убеждены, что стоят на научной точке зрения, которая, как они думают, еще не принята официальными авторитетами науки. Об этом см. неопубликованную работу Марчелло Труцци (Marcello Truzzi)., "Towards a Sociology of the Occult: Notes on Modem Witchcraft" (1971).

6 См., например, материал под названием "Moonstruck Scientists", опубликованный в журнале "Тайм" (Time. January 10. 1972).

7 San Francisco Chronicle. October 10. 1967.

8 The New York Times. October 11. 1970.

9 Некоторые сведения о труде приматов содержатся в книге Джеффри Борна: Geoffrey H. Bourne, The ape people. New York: New American Library; Signet Books, 1971. P. 140-141.

10 Лучшей иллюстрацией таких исследований являются попытки установить коммуникацию с дельфинами и изучить воздействие общения с человеком на обезьян. Конечно, ученые уделяют большое внимание проверке разного рода обобщающих выводов о поведении животных, поскольку, будучи подтвержденными, эти выводы приведут к изменению наших базовых установок. См., например, публикацию М. Хобарта: Hobart M. On the psychology of "talking birds": A contribution to language and personality theory // Hobart M. Learning theory and personality dynamics. New York: The Ronald Press, 1950. P. 688-726. Разумеется, ни одна традиционная философская система не обходится без огульного утверждения о "сущностном" различии между человеком и животным. И только недавно проблемой вплотную занялись специалисты в области социальных и биологических наук.

11 Показ всякого рода уродцев селянам и городскому люду бродячими цирковыми артистами в западном обществе кажутся родственными церемониям инициации в дописьменных культурах. Виктор Тернер пишет: "Раньше исследователи… стремились рассматривать диковинные, безобразные маски и фигурки, часто используемые во время лиминального периода инициации, как следствие "галлюцинаций, ночных кошмаров и сновидений" Маккуллох продолжает утверждать, что "поскольку человек (в примитивном обществе) едва отделял себя от животных и верил в возможность превращений человека в животного и наоборот, он легко совмещал в себе человеческое и животное". Я придерживаюсь противоположной точки зрения, согласно которой уродливые маски нужны как раз для того, чтобы научить неофитов проводить четкую грань между различными сегментами реальности соответствующими данному типу культуры. С этой точки зрения гротескность и безобразие культовых предметов инициации могут иметь целью не столько напугать, призвать к подчинению или сбить спесь с новичков, сколько заставить их быстро и живо осознать, так сказать, "факторы" их культуры. Я сам видел маски Ндембу и Лувалей, которые в одном образе сочетали признаки обоих полов, людей и животных, характеристики человека и ландшафта… Изображения чудовищ побуждают неофитов к размышлению о вещах, людях, взаимоотношениях между ними, особенностях природной среды - всего того, что до сего времени воспринималось как самоочевидное" (Turner V. The forest of symbols. Ithaca, New York: Cornell University Press, 1967. P. 104-105). Подробнее об этом см. главу "Betwixt and Between: The liminal period in rites de passage").

13 Обучение каким-либо навыкам почти всегда включает период частых оплошностей, но иногда оплошности допускают и подготовленные люди. Можно привести пример опасной ситуации, типичной для капитана на мостике судна. При подходе корабля к пристани или маневрировании вблизи другого корабля особым шиком считается разворот с элегантным кормовым следом - свидетельство мастерства судоводителя - и это видно отовсюду. Немаловажно и то обстоятельство, что судно – штука неповоротливая и плохо управляется, на воде трудно определять дистанцию. Возможно незнакомство капитана с акваторией порта и необходимость текущей радиосвязи между судами. Добавим жизни находящихся на борту людей, стоимость судна и его груза и можно будет получить некоторое представление о том напряжении, в котором постоянно находится капитан вследствие риска неожиданно "потерять ориентацию" и утратить контроль над происходящим. Недаром морская дисциплина - своего рода цирк с очень строгими правилами - объясняется предосторожностями против случайных происшествий. (О судоводительских обычаях я прочитал в неопубликованной рукописи Дэвида Кука: David L Cook. Public Order in the U.S. Navy. .)

14 San Francisco Chronicle, August 6, 1968.

15 В одной из своих статей Ролан Барт пишет: "Здесь мы сталкиваемся со вторым типом отношения, которое иногда артикулирует структуру fait-divers - отношение совпадения. Главным образом, это - слишком невероятное для простого совпадения повторение события: одну и ту же алмазную брошь крадут три раза кряду, какая-то горничная выигрывает в лотерею каждый раз, когда покупает билет и т.д. Почему? Повторение всегда побуждает нас искать неизвестную причину, ибо в обыденном представлении случайность распределяется равномерно и никогда не повторяется: шанс изменчив. А если события повторяются, то тем самым подается некий знак; повторить значит придать смысл..." (Barthes R. Structure of the Fait-Divers // Critical essays. Evanston, Ill.: Northwestern University Press, 1972. Р. 191.).

Некоторые эмпирические данные приводятся в статье Рю Бухера: Кажется, здесь возникает тема ущербности социальной организации. Каждый из нас принадлежит ко многим пересекающимся категориям, членство в которых определяется наличием одного и более общих признаков. Если кому-то из нескольких известных нам людей сопутствует удача или, наоборот, их преследует невезение, то и мы и они будем искать объяснение в общих для них признаках, особенно в тех, которые отличают их от других людей. Если объем категории окажется достаточно велик, - как это было во времена, когда разыскивали бостонского серийного убийцу, - население может разбежаться (Bucher R. Blame and hostility in disaster // American Journal of Sociology. LXII. 1957. P. 469).

16 См. Fryer P. Mrs. Grundy: Studies in English Prudery. London: Dennis Dobson, 1963. Chapter 17 "The creeping obstetrician". Р. 167-170. Это не значит, что на Западе распространялся обычай рассматривать медосмотры в натуралистической перспективе, а лечение - как чисто инструментальное, "физикалистское" обращение человеческим телом. У нас нет больше рабства, поэтому можно предположить, что никто не будет терпеть равнодушного ощупывания, описанного в книге Г. Николсона: "Торговцы рабами с острова Делос, или мангоны, державшие рынок рабов у храма Кастора в Риме, показывали свой товар так, как коннозаводчики показывают лошадей: позволяя покупателям обследовать зубы и мышцы животных, беря их под уздцы и демонстрируя шаг. Раб выставлялся на продажу в деревянной клетке, его ноги были намазаны белилами, а на шее висела табличка с указанием цены и личных качеств" (cм. Nicolson H. Good behaviour. London: Constable & Co, 1955. P. 63).

В любом случае, надо понять, что разрешение обращаться с собой как с объектом есть особая форма поведения, разве что пассивная. Когда людей гримируют за кулисами, когда с них снимают мерки портные, когда их ощупывают врачи, они ведут себя именно так. Когда их просят, они принимают разные позы, поддерживают пустой разговор, но за этим стоит общепринятое понимание того, как надо себя вести, когда ты - просто тело.

17 Инсценировка гинекологического осмотра, поддерживающая несексуальную интерпретацию, подробно описана в статье Дж. М. Хенслина и М. А. Биггс (Henslin J. M., Biggs M. A. Dramaturgical desexualization: The sociology of the vaginal examination // Studies in the Sociology of Sex / Ed by James M. Henslin. New York: Appleton-Century-Crofts, 1971. Р. 243-272). Полезную трактовку этой темы можно найти также в статье Джоан Эмерсон. Она доказывает, что, хотя шутки во время гинекологического осмотра могут показаться слишком прямолинейными намеками на запретные темы, другие, более тонкие, средства позволяют участникам (и обязывают их) воздать должное немедицинским материям (например, "женской скромности"). Особенно интересен в этом отношении раздел об одновременной множественности "Я"-концепций. Статья Эмерсон весьма кстати напоминает нам, что применение одной схемы предполагает временное переключение в другую схему и никогда полностью не устраняет иного прочтения ситуации - скорее всего, дело обстоит именно так (Emerson J. P. Behavior in private places: Sustaining definitions of reality in gynecological examinations // Recent Sociology / Ed. by Hans Peter Dreitzel. NewYork: Macmillan, 1970. No 2. Р. 74-97).

18 См., например, статью Мориса Линдена: Linden M. E. Some psychological aspects of rescue breathing // American Journal of Nursing. I960. Vol. LX. Р. 971-974.

20 В книге Мэри Дуглас "Чистота и опасность" имеется следующее рассуждение: "Теперь мы подошли к обсуждению главного вопроса. Почему отправления тела символизируют опасность и власть? Почему думают, что стать колдуном можно лишь через кровопролитие, инцест, или людоедство? Почему думают, что искусство колдовства, заключающееся, главным образом, в умении манипулировать различными силами, сосредоточено на границах человеческого тела? Почему думают, что границы тела наделены особенной властью и представляют опасность? <…> Во-вторых, все границы таят опасность. Если они как-нибудь передвигаются, изменяется форма жизненного опыта. Всякая структура идей уязвима в пограничных областях. Поэтому мы должны ожидать, что отверстия тела должны символизировать особенно уязвимые его места. Все, что испускают эти отверстия, имеет явно пограничный характер. Слюна, кровь, молоко, моча, фекалии и слезы самим своим истечением пересекают границу тела. Сюда же относится телесная оболочка: кожа, ногти, срезанные волосы и пот. Ошибочно рассматривать границы тела в отрыве от других границ. Нет оснований отдавать первенство отношению индивида к собственному телу и его эмоциональному опыту перед его культурным и социальным опытом. В этом ключ к объяснению того, почему различные аспекты тела по-разному трактуются в ритуалах разных народов мира. В одних культурах менструации боятся, ибо видят в ней сигнал смертельной опасности; в других – ничего подобного нет. ... В одних культурах отбросы являются предметом каждодневной заботы, в других – ничего подобного нет. В одних культурах к экскрементам относятся с опаской, в других - шутливо. В Индии вареная пища и слюна рассматриваются как грязь, а бушмены прямо изо рта вынимают обильно смоченные слюной дынные семена чтобы прокалить их для еды" (Douglas M. Purity and danger. London: Routledge & Kegan Paul, 1966. P. 120-121; имеется русский перевод: Дуглас М. Чистота и опасность. М.: Канон-Пресс, 2000.)

21 Примером может послужить одна из этнических общностей островов Борнео. Взять под руку, обнять за шею друга или родственника того же пола вне определенных отношений инцеста - эти действия предназначены для установления границ дозволенных тактильных контактов в ситуациях социального действия. Влюбленные регулярно обозначают свой статус, гуляя на публике, обнявшись за талию. Для членов общины, которые не являются ни близкими родственниками, ни близкими друзьями, ни любовниками, подобная фамильярность недопустима, поскольку все эти формы поведения обозначают возможность близкого тактильного контакта. Прикосновения к телу допускаются между не состоящими в браке взрослыми представителями противоположных полов при обряде прорицания и исцеления колдуньей тяжелых больных. Во время прорицания и исцеления колдунья жестким пальпированием туловища и конечностей устанавливает местоположение болезни. При этом она, как правило, избегает зон, имеющих сексуальный смысл. Передача политической власти новому поколению через тактильные контакты не практикуется, хотя ритуально-магическая формула передачи чудодейственной силы старой колдуньи девочке-ученице может включать рукопожатие как символ того, что передача власти состоялась (Williams T. R. Cultural structuring of tactile experience in a Borneo society // American Anthropologist. LXVW. 1966. Р. 33-34).

22 См. Бергсон А. Смех. М.: Искусство, 1992. С. 48.

23 Там же. С. 93.

24 Там же. С. 42.

25 Я не утверждаю, что с социальной точки зрения в артефакты не встраивается никакой устойчивый смысл; просто конкретные обстоятельства привносят в ситуацию дополнительные смыслы. Гильзу от артиллерийского снаряда, пятилитровую банку и куски старой водопроводной трубы можно превратить из вышедших из употребления вещей в декоративную лампу, но их нынешняя ценность зависит от того, что они никогда не перестанут быть теми вещами, которыми были раньше. Если получится хорошо, то выйдет не просто лампа, а оригинальная лампа. В самом деле, можно забавляться тем, чтобы находить совершенно необычное применение вещам обычным, как это делают, например шутники, умудряющиеся играть на кнопочных телефонах несложные мелодии, что становится возможным просто потому, что каждая кнопка издает особый звук (Time, March 6, 1972).

Здесь я еще раз хотел бы сказать, что значение всякой вещи (или действия) является результатом социального определения, и это определение формируется на основе роли объекта в обществе. В узких сегментах социального взаимодействия эта роль может претерпеть некоторые изменения, но не может быть создана заново. Несомненно, значение любого объекта, как говорят сторонники прагматизма, порождается его использованием, но не пользователями. Короче говоря, гвозди забивают не только молотками.

и разработка экспертной системы.

Теория фреймов

Теория фреймов - этопарадигма для представления знаний с целью использования этих знаний компьютером. Впервые была представлена Минским, как попытка построить фреймовую сеть, или парадигму с целью достижения большего эффекта понимания. С одной стороны Минский пытался сконструировать базу данных, содержащую энциклопедические знания, но с другой стороны, он хотел создать наиболее описывающую базу, содержащую информацию в структурированной и упорядоченной форме. Эта структура позволила бы компьютеру вводить информацию в более гибкой форме, имея доступ к тому разделу, который требуется в данный момент. Минский разработал такую схему, в которой информация содержится в специальных ячейках, называемых фреймами, объединенными в сеть, называемую системой фреймов. Новый фрейм активизируется с наступлением новой ситуации. Отличительной его чертой является то, что он одновременно содержит большой объем знаний и в то же время является достаточно гибким для того, чтобы быть использованным как отдельный элемент БД.

Итак, как было сказано выше фреймы – это фрагменты знания, предназначенные для представления стандартных ситуаций. Термин “фрейм” (Frame – рамка) был предложен Минским. Фреймы имеют вид структурированных компонентов ситуаций, называемых слотами. Слот может указывать на другой фрейм, устанавливая, таким образом, связь между двумя фреймами. Могут устанавливаться общие связи типа связи по общению. С каждым фреймом ассоциируется разнообразная информация (в том числе и процедуры), например ожидаемые процедуры ситуации, способы получения информации о слотах, значение принимаемые по умолчанию, правила вывода.

Формальная структура фрейма имеет вид:

f[, , …, ],

где f – имя фрейма; пара - i-ый слот, Ni – имя слота и Vi – его значение.

Значение слота может быть представлено последовательностью